Ингви фон Крузенштерн

Я натужно выдохнул и огляделся. Противников больше нет. Можно расслабиться.

Голова загудела от догадок и попыток понять, что же это было? Может, потому что у себя мы вовремя восстанавливаем эфирную сеть, такого не происходит, но за всю жизнь мне ни разу не приходилось слышать об эфирных призраках. И посоветоваться не с кем.

Дальше началась нудная работа по восстановлению тока. Её трудность в том, что требуется большая концентрация, чтобы соединить одну ниточку с другой. К концу очень интересно смотреть, как из одного сгустка, навстречу другому, высовывается хоботок и они срастаются.

Я полюбовался на сделанное и открыл глаза. Конечно, обычным зрением не увидеть эфирной сетки и тем более тоненькой ниточки, что мне удалось проложить. Позже она увеличится до нужных размеров.

Ночь начала свежеть — подул ветерок с моря, принося родные ароматы. Забрехал пёс в деревне неподалёку — это из неё люди прокопали канал. Сейчас там тьма, все спят, только вот пёс что-то почуял. Но и ему в предутренний час особо не хотелось лаять, вскоре утих.

Огромный филин пронёсся над головой. Дал ещё круг. Потом стал хлопать крыльями, мощно гоняя воздух и, в итоге, сел на старую жердь.

Склонив голову на бок громко ухнул.

Это не сама птица прилетела, а здешний главный дух в её обличии. Благодарит. Чувствую, как силы полнят меня и воспринимать мир становится легче, — я вошёл в глубокое взаимодействие с местностью.

Поклонившись, двинулся дальше — идти не менее двух вёрст. На ходу принялся обдумывать и предугадывать: встречу ли там нечто похожее на призраков? Нарываться на драку вообще нет желания, да и усталость даёт о себе знать, несмотря на гармонизацию сил.

Филин продолжает сопровождать меня, то ухая, то хохоча, а иногда словно рыдая. Меня это только успокаивает. Нервничать может заставить полная давящая тишина.

И снова люди нарушили естественный ток, вырубив светлый берёзовый лес и распахав поле. Маленькое скопление эфирных уплотнений теперь словно бы отмирает и усыхает, лишившись былого основания. Я давно заметил, что скопления возникают в наиболее диких местах и точно вне городов.

К счастью, драться ни с кем не пришлось, но работы тут намного больше, чем со рвом. Небо начинает рассветать, так что, нужно спешить.

Лечение больного места далось предельным напряжением сил. Когда всё закончилось, я упал там же, где стоял.

— Дышит, кажись, — прорвался голос. — Но грязный какой, словно свин. Одежда порванная, расцарапанный… Упился поди вчера.

— Калдырь! — заключил другой голос.

— А ведь юный ещё, но синяк, — ввернул первый.

— Да-а… овладел им змей. Хорошо хоть я не пью.

— А ну врать-то! — возмутился первый. — Кто давеча выхлебал пива, три во-о-от таких кружки?!

— Вот заливаешь… Они маленькие были, считай на несколько глотков.

— Харя ты! Так чего брешешь?

— Я на свои не пью, а ежали угощают, то грешно отказываться.

Удалось продрать глаза. Перевернулся и глянул на спорщиков, увлекшихся так, что даже не замечают меня.

Наконец, мужики обратили внимание.

— Ну! Не стыдно тебе, пьяница? — спросил тот, что слева — постарше, русоволосый и русобородый.

— Не помню, батенька. Вроде не пил много, а всё в тумане.

— Да поди брага перебродила, — авторитетно заявил правый.

— Не-ет, — выпятил губу первый, — от браги голова только болит сильнее, а тут, может он кальяну надышался? Было такое.

— Да какой тебе кальян, дурья ты башка, — возмутился второй, — он выше медяка монет не видал. Вот те зуб.

— Тады не знаю, — насупился первый. — Слышь, парень, иди-ка ты во-о-он в тот дом. Жене моей, Машке, скажи, пусть супом накормит и пирогом. Может вспомнишь. И помойся — весь в крови и грязи. А нам работать надобно.

Я поблагодарил и припустил к дому. Есть действительно хочется сильно.

Тётя Маша оказалась дородной женщиной, с удивительной ловкостью для своих объёмов. Хата полна детьми разных возрастов, тут же принявшимися меня высмеивать и допытывать, пока не получили подзатыльников.

— Игорёша, ты хоть и грязный, как свинтус, но не из простых будешь, — произнесла с теплой улыбкой она и навернула ложку мёда. Рядом дымится чашка с чаем.

— С чего бы? — внимательно глянул я, продолжая уминать суп.

— А по лику видно. Думаешь, я рож нашенских, деревенских не видывала? Очень на родовитого смахиваешь. Пусть и расцарапанный, как котяра.

— Может мне тогда куда-нить заявиться, да потребовать надел и душ на нём? — со смехом спросил я.

— Ах ты, шутник. Дам тебе сейчас!

— А вдруг дадут, — пуще прежнего смеюсь я.

— Или высекут, да так, что потом на всю жизнь запомнишь.

— Это да. Тогда не буду.

— А ты, Игорёша, с города? В порту работаешь? — спросила тётя Маша и подставила мне здоровый кусок пирога.

— Спасибо! Да, грузим, таскаем, чиним.

— Умничка. А родня твоя где?

— А мы с братьями, на заработках. Сами из Смородиновки — это деревня под Москвой.

— И так далеко приехали?! — схватилась она за лицо.

— Да взбаламутил нас один прохожий. Мол, в Колывани нынче денег двойную плату дают. Ещё и берут всех, потому что корабли строят, один за другим. Ну мы и рванули.