Инга

Он стоял в воде, бил молотком по зубилу, хмурил брови, пристально разглядывая работу. Снова бил. Инга сидела наверху, сбоку, свесив ноги и накрыв плечи старой рубашкой Ивана. Болтала и Сережа отвечал, смеясь. А после будто забыл о ней, работал молча. Она спросила одно, другое. Тихонько спрыгнула и медленно ушла под непрерывный стук. Выкупалась поодаль, голая, посматривая на коричневую фигуру в трусах и кепке, повернутой назад козырьком. Кинула на плечи рубаху, надела сандалии и печально пошла в степь, тоже сбивая набок козырек. Пусто смотрела на редкие высушенные солнцем травы, шла дальше и дальше. И вдруг поняла — удары уже не слышны. Повернулась. Он шел, торопясь, тащил в руке драную скатерть, взятую ими благоразумно, чтоб не нажалить раскаленным песком голых задниц. Стояла, неудержимо улыбаясь, и когда подошел, раскидывая по мягким зарослям толстой солончаковой травки их царское покрывало, села, а он сел рядом, сразу же распахивая на ней рубашку. Уложил, глядя сверху в счастливое лицо.

— Моя цаца быстрая. Убежала.

— Думала… мешаю…

— Думала она…

И снова было счастье, такое — почти невыносимое, потому вместе орали, надсаживая глотки, и она держала руку на его животе, чувствуя, как напрягаются мышцы, когда разевает рот:

— Инннга ты, Михайлова-а-а!

А потом, возвращаясь, остались с Иваном, сидели рядышком, а он — на перевернутом ведре. Слушали, как тонко звенят подвешенные на леске колокольчики с красными бантиками. Переговаривались, так, ни о чем. И она видела — Иван рад им. Счастлив, что вместе.

Вместе и ушли в лагерь. Там Инга с Ликой бросили мужиков чистить рыбу и отправились купаться, чтоб на закате. И тоже неторопливо переговариваясь, радовались, что берег хороший, нет комаров, даже лосьон так и лежит в сумке, не пригодился.

Пили вечерний чай, разговаривали все вместе. Смеялись, слушая математические байки Ивана, которые Лика, останавливая мужа и поднимая палец, растолковывала дополнительно. А потом слушали ее — Ингу. О травах, что принесла, и они с Ликой раскинули их в тени навеса — сушиться. Лика послушно корябала в блокноте, как зимой заваривать, и сколько.

Инга думала, расскажет ли Серый о камне с портретом, но он молчал, и она тоже не стала говорить. Подумала — он хочет им сюрприз. Наверное, дождется сына Вадьку, чтоб отвез родителей на машине, а то идти им далеко, по жаре. Это уже без нее.

Вымыв чашку, она убрала со стола. Из парка слышались привычные летние крики. И Инга подумала скучно — тут тесно. Не зря Серый стал убегать в свою Оленевку. Это не только из-за денег. Она видела его на бескрайнем песке, между морем и степью. Мальчик полыни, вот он кто. Мальчик ее степных диких трав. Когда она перевспоминает все их семь дней, то будет ей новая задача — придумать им дом. И место, где он будет. Там должны быть трава и море, очень много воздуха, и чтоб можно было смотреть далеко-далеко во все стороны, будто взгляд — это ветер. Не Оленевка, нет. Там тоже слишком много людей, праздных, весело скучающих. Толкутся без толку.

Она ушла к себе, открыла шкаф, перебирая на полках летние вещи.

— Толкутся. Без. Толку.

Фыркнула смешно выстроенным словам. Достала длинное платье с широким подолом. Застегивая на груди пуговки, внимательно разглядывала себя в зеркале, улыбаясь тому, как видела тут же год назад квадратную черную девочку, совершенно и безнадежно некрасивую, так ей казалось. Зеркало не показало никаких особенных изменений, ну, разве что мягче стали движения. Плавнее изгиб бедер, чуть тоньше талия. Но теперь она смотрит на себя еще и Сережкиными глазами. И ей нравится то, что они видят.

Причесалась, подхватила мягкую плетеную корзинку, устраивая на локте. Оглядела, проходя мимо, все комнаты и веранду, чтоб не оставить чего включенного. И закрыв калитку, быстро пошла к парковой дороге, чтобы по ней выйти на верхнее шоссе. Там много летних автобусов, всегда подвезут.

Каменев. Он сам перестал ей звонить, и Инга вздохнула с облегчением. Потому что пока нужно было ему помогать — помогала, а сама никакой радости от его звонков не испытывала. Все же, глупая она, влюбилась и напридумывала себе принца поверх живого человека. Несколько раз звонил почти совершенно пьяный. А еще, когда она звонила ему с переговорного, как договаривались, однажды был хоть и трезвый, но очень злой, язвительно поддевал, издеваясь над каждым словом. После извинялся, рассказывал, у него там неприятности какие-то. И оба взаимно сильно удивились. Инга тому, что сорвал на ней злость, ведь не она виновата. А он тому, что скованно приняла извинения, не осознав, какую жертву он ей — сопливой южной девчонке.

Так что, замолчал и прекрасно, легко подумала, глядя в окно автобуса на деревья и серые между ними склоны.