Инга

Серьезный маленький мальчик в нем понимал — а нет времени ни на что. Только на главное.

Он спал, и был во сне тем самым Серегой Горчиком десяти с половиной лет, что мучаясь без сна ночью, постиг простую и важную истину — любое вроде бы романтическое вранье может стать правдой, если ты не побоишься сделать его правдой. Может.

Ранним утром Лика перестала мурлыкать, выпрямляясь над кучкой хвороста, подсказала благожелательно:

— А туда, в степь, подальше побеги.

И проводив взглядом быструю смуглую фигурку, снова занялась костром.

Когда Инга возвращалась, быстро и стесненно поглядывая на одиноко висящий котелок, рядом с костром никого не было. И она, выдохнув, нырнула в раскрытые двери сарайки.

Сережа лежал, укрытый полосатым от солнца скомканным одеялом. Улыбнулся, садясь.

— Теперь меня жди.

Встал, неловко поддергивая цветные семейные трусы. И засмеялся, когда засмеялась она, садясь на его место и расправляя одеяло.

— Там костер. И нет никого. А была…

— Ага. Ну, мы после выйдем.

Он ушел, а Инга повалилась на тощую подушку, похрустывающую сухой травой. Лежала тихо, смотрела вверх, на яркие голубые полосы в крыше, представляла, что она — это он. Лежит тут. Думает. О ней, конечно.

Возясь, стащила маечку, и расстегнула лифчик. Осталась в трусиках и укрылась до самого подбородка, хотя утреннее солнце уже нагревало сумрачный воздух в деревянном нутре сараюшки.

А потом он вернулся, блестя умытыми щеками. Медленно лег, разглядывая ее лицо, плечи и шею. Она легла на спину, сама откидывая одеяло. И Горчик бережно положил руку, чувствуя и смотря.

Они целовались так долго, что Иван успел выпить чай и, покашливая, ушел, гремя своим ведерком, а Лика осталась ходить по хозяйству, и ее неспешное мурлыканье доносилось то от двери, то за стенкой. И только совсем проголодавшись, с головами, полными звона и ярких кружащихся пятен, они, наконец, оделись и вышли, жмурясь на яркий солнечный свет.

— Я испекла рыбу, — торжественно сказала Лика, показывая испачканной рукой на старый противень с рваными краями, положенный на камни очага, — только забыла ее посолить, вот же какая я.

— Слопаем, Лика! — Горчик за руку подвел Ингу и усадил на камень.

Лика, вытирая руки, доброжелательно разглядывала девочку. Вместо вежливых разговоров сказала:

— Вы кушайте. А Ивану поесть я отнесу сама. Побуду с ним вместо тебя, Сережик.

И ушла, колыхая широким подолом над коричневыми щиколотками. Через десяток шагов по влажному песку на полосе тихого прибоя, прокашлялась и запела во все горло:

— море чуть ды-ышит
В сонном покое-е-е
Издали слы-ышен
Шепот прибо-оя!

— Ешь, — сказал Горчик, разделывая пальцами горячую рыбью тушку, — лопай, вчера с утра ничего ж не ела.

А потом было только море. Его нестерпимо сверкающие точки, густо положенные на гладкую штилевую поверхность. Прозрачно-белые брызги, когда бежали вместе и падали, беспорядочно колотя руками и ногами. И снова он, худой, стоял по пояс в воде, а она сидела на руках, обхватив его ногами, вертелась, смеясь и не боясь, что уронит — вода помогала держать. И замолкая, целовались, мокрые и счастливые, разглядывали друг друга близко-близко, при ярком полуденном свете.

Бросались на старую скатерть, ее Горчик нашел в рундуке, и вот пригодилась. Лежа, снова смотрели на лица друг друга, одним глазом, пока второй был закрыт и щека прижата к вытертым временем ниткам. И после, садясь, поворачиваясь и снова укладываясь, рядом, трогали соленую кожу, гладили плечи и спины. Целовались.

Иван и Лика сидели под навесом сарайки, пережидая палящий полуденный зной. Смотрели, как вдалеке два коричневых тела поднимаются, убегая к воде, и снова возвращаются, исчезая за рыжей щеткой травы.

— Они не раздеваются, — кашлянув, удивился Иван, — смотри, такие адам и евушка, а все равно в купальничке она, и наш — в трусах.

— Ванечка, у них клятва, — укорила его жена, — я не хочу сказать, что они такие вот целомудренные, но думаю, это нелегко — бегать вместе голышом и сдержаться. А может, стесняются нас? Ваня, придумай, куда бы нам деться. Ну? Ты же умный, ты математик.

— Куда тут денешься, — резонно возразил Иван, вытирая потный лоб, — в доме днем жарища, ни сквозняка.

— Да я пошутила!

Лика задумчиво следила за далекими фигурками в воде.

— Она совсем не такая, как я представляла. Зная нашего Сережика (тут Иван фыркнул, но под строгим взглядом жены стал серьезным), я думала, она такая вся беленькая тоненькая воздушная, ну… ну, как болоночка, с кудряшечками. А эта…

— Не нравится тебе?

— Не-ет, что ты, — Лика подхватила подол и устроила его на круглых коленях, — я о нем лучше теперь думаю, серьезнее. Вон какую отхватил себе амазонку, завоевал. Непросто с такой. Глянула, как обожгла. Одна сплошная страсть.

— Да ты когда успела разглядеть? По мне так хорошая девочка, милая, стройненькая. С ножками.

— С сиськами, — в тон подхватила Лика, смеясь. И стала серьезной:

— Нет, Ваня. Я вижу. Будут у них сплошные ураганы. Но он мальчик крепкий, наш Сережик, хочу, чтоб справился.