Инфер

— Он затих… его пронесли час назад. Во второй лифт… так ты слышал что-то про гребанного Оди, амиго? Я не узнаю твой голос…

Встав, я огляделся, наведался к лифту, забрав сумку и не забыв содрать с одного из охранников разгрузку, что бы тут же напялить ее на себя и, распихав по отделениям трофейные боеприпасы, двинуться к проходу, задумчиво бормоча:

— Где мой экз?

— Амиго… так ты… ты… — уронив голову на бок, раненый что-то забормотал. Он уже входил в фазу агонии и, если ему повезет, она продлится недолго.

За узким коридором, снабженным толстыми бетонными укрытиями, способными вместить прижавшегося к стене бойца в полном снаряжении, никого не было. Но я понимал — это ненадолго. И постарался ускориться, благо коридор был идеально прямым, а все отходящие от него в прошлом двери были замурованы. Я пробежал тридцать метров и ненадолго оказался в густом сумраке. Почти никакого света. Зато впереди мерцает тусклый желтый свет, освещая разошедшиеся в стороны изогнутые стены. На мгновение остановившись на пороге, я огляделся.

Округлое небольшое помещение. Напротив меня — следующий коридор. Глянув наверх, я понял суть этого «аппендикса» — в широкой щели пряталась поднятая железная створка, толщиной сантиметров в десять. Вот дерьмо… Осмотревшись внимательней — оставаясь в сумраке — на стенах я увидел две камеры наблюдения. Допотопные старые ящики, покрашенные в темный цвет.

Я невольно дернулся, когда впереди замелькал луч фонаря, а затем послышалось нервное посвистывание, что прервалось характерным щелчком и треском эфира:

— Да?

— Рацию отнес?!

— Несу! Несу я!

— Живей!

— Да рядом я уже! — зло прохрипели в ответ из коридора.

Я рванулся вперед, в несколько прыжков преодолев опасное место, влетев в противоположный коридор и резко остановившись в сантиметрах от охреневшего гоблина, что никак не ожидал моего появления и замер подобно испуганному оленю.

— Давай еще быстрей! Они не отвечают на звонок телефона! — столь же нервно донеслось из крепко сжимаемой в потной лапе рации.

Я поощряюще улыбнулся.

— С-си… — пробулькал побелевший гоблин, для чего-то наводя дрожащий луч фонаря себе на лицо и широко-широко улыбаясь, показав весь свой кариес и позеленелые десны.

— Канал общий для всех?

— Си?

— Канал рации — общий для всех? Все на нем говорят?

— Н-нет, сеньор. Этих всего три — чуть ожил бледный гоблин в рубашке без рукавов и воротника — Обычно они для садовников…

— А ты садовник?

— Си, сеньор.

— А зачем тебе нож, винтовка и мачете, если ты садовник? — зевнув, поинтересовался я, не теряя времени зря и оглядывая те коридоры, что начинались за спиной вляпавшегося ушлепка — Розы совсем охренели, а морковка грозится порвать жопу любому, кто ее сожрет?

— Сеньор… в сидаджи неспокойно… нам сказали взять оружие — мы взяли. Мы садовники, сеньор.

— И ты никого не убивал?

— Никогда, сеньор! Меня изгнали, когда я, спасая себе жизнь, убил сошедшего с ума дивинуса!

— Дивинуса?

— Священные звери, сеньор. Вижу вы не из этих краев? И такие мышцы… будто отлиты из закаленной стали. Хотел бы я такое тело…

— Звери с электроникой внутри? Генномодифицированные?

— Очень сложные слова, сеньор. Может и да. Дивинусы — посланники Матери. Они сошли на грешную землю, чтобы заботиться о реках и долинах, о лесах и горах. Они часто встречаются мирным путникам, но почти всегда проходят мимо. А порой приносят в дар только что убитого хромого оленя или гроздь вкусных ягод. Я слышал, что один дивинус принес даже целебную траву… Они славные и добрые. Почти всегда…

— Ты дважды повторил это.

— Что, сеньор?

— Почти всегда — ты дважды сказал это.

— Да… Почти всегда. Но иногда даже посланники бога сходят с ума, сеньор. Я убил спятившую лисицу! Она еще оставалась быстрой, но ее пожирали черви… падали из ушей, лезли из носа… и она убивала все, что попадалось ей на глаза.

— И ты убил ее?

— Она хотела убить всех нас! Ни за что! И начала с моей женщины, набросившись на нее из зарослей… Да, я убил ее. Тесаком. Но она успел вырвать у меня два куска мяса из ноги. С тех пор я хромой. Истекая кровью, я плакал над умершим дивинусом. Но вряд ли он простил меня. Как не простила Мать и не простило родное племя.

— Мать?

— Ее стальные вооруженные всевидящие глаза…

— Открыли огонь по тебе? — понимающе кивнул я, забирая рацию и фонарик.

— Да, сеньор. И племя изгнало меня. Я долго скитался, пока не вернулся к этому сидаджи, где и осел, выращивая овощи. Простите меня, сеньор.

— За что?

— За то, что я хочу прожить чуть подольше и поэтому отнимаю ваше время.

— А если я не убью тебя?

— Я спрячусь в самой темной дыре — а я знаю такую — и затаюсь. Если вы победите и уйдете… я уйду следом или останусь тут. Если вы умрете… я разобью себе голову о стену и скажу, что это сделали вы, оглушив меня.

Секунду подумав, я усмехнулся:

— Ладно, хромой садовник. У меня не слишком хорошие воспоминания про сады и садовников, но тебе я дам шанс. Исчезни. И никогда больше не попадайся мне на пути.

— Нет, сеньор! Никогда!

— Где трофейный экзоскелет с бойцом внутри?

— Выше, сеньор. Они тщательно охраняют его.

— Пытаются выковырять?