Инфекция

Очередное утро в Екатеринбурге начиналось не так, как все остальные. Еще вчера врачи носились по вызовам, которые поступали ежеминутно на пульт диспетчеру. Неизвестное заболевание приобретало угрожающие масштабы. Люди заболевали и умирали, многие так и не дождавшись помощи. Даже беспрецедентное решение местного отдела Министерства Здравоохранения привлечь на помощь гражданское население, всех, у кого были хотя бы малейшие медицинские навыки, не увенчалось успехом. К вечеру предыдущего дня уже и гражданские и врачи были едва ли не поголовно больны. Люди торопились покинуть Екатеринбург: кто-то спешил уехать на дачу, кто-то уходил в горы под предлогом того, что на высоте воздух чище. К вечеру на всех дорогах, ведущих из города, были выставлены заставы. Впрочем, и военные на заставах были практически все больны, да и дезертирство расцветало буйным цветом.

К утру по всем каналам сообщили, что Министерство нашло вакцину против болезни, и вскоре она начнет поставляться во все поликлиники и больницы. Однако сами местные врачи в ответ на все вопросы лишь сокрушенно качали головой — вакцины не было. Волнения в народных массах росли, что вылилось в уличные беспорядки. Люди вооружались кто чем попало и шли из города. К утру командованием Уральского Военного округа был распространен приказ о применении огнестрельного оружия при попытках покинуть город. Исключение не делалось даже для женщин и детей. На дорогах натягивалась колючая проволока, и устанавливались огневые точки. На одной из них в течение дня были расстреляны несколько десятков мирных граждан. Их тела так и оставались висеть на колючей проволоке в назидание остальным. Сами военные так же теряли одного за другим способных держать оружие бойцов. К вечеру очередного дня боеспособной оставалась максимум четверть изначального состава.

К полудню следующего дня заграждение на одной из дорог было прорвано. Многочисленная группа молодых людей, вооружившись огнестрельным оружием, под видом мирных граждан, желающих вступить в переговоры, подошли к заставе практически вплотную и в упор расстреляли всех, кого угораздило попасть им под прицел. Подмогу вызвали слишком поздно. Окопавшись на заставе, молодые люди, все без исключения вчерашние студенты удерживали свободный проход, давая возможность горожанам выйти из города. Им удалось продержаться до вечера против резервного батальона Вооруженных Сил, которым в поддержку была придана рота ОМОНа. Выйти и выехать из города под перекрестным огнем удалось нескольким тысячам горожан. Затем сопротивление было сломлено. Все студенты, которым удалось пережить перестрелку и штурм, были расстреляны без суда и следствия как изменники Родины.

На следующий день с рассветом все тела погибших были собраны и вывезены за пределы города, где их просто сбросили в общую яму и присыпали землей. Этот приказ солдаты регулярной армии выполнили, но уже скрипя зубами. Морально они сами были на стороне студентов, но приказам обязаны были подчиняться. Впрочем, подчинились не все. Несколько бойцов их той самой роты ОМОНа отказались подчиниться приказам вышестоящих по званию и были расстреляны и брошены в яму вместе со студентами.

И хотя телевидение еще вполне сносно работало, ни слова не было сказано в течение дня в новостях о происшедшем. Лишь только на главной местной станции телевещания в районе полудня сами сотрудники забаррикадировались в студии и в течение часа рассказывали правду о том, что происходило и на заставе, и в других частях города. Военные долго безуспешно пытались ворваться в студию, пока кому-то наверху не пришла в голову мысль, что вовсе незачем пытаться ворваться внутрь. Студия была накрыта артиллерийским огнем и погребена под обломками уничтоженного здания. Все участники трансляции из студии были названы предателями Родины.

В самом городе с прежней силой бушевали беспорядки. Тут и там возникали один за другим случаи мародерства. Военные уже не пытались отлавливать и отстреливать мародеров, махнув на них рукой. Им была поставлена задача закрыть город. То, что происходило внутри, тех, кто был наверху, волновало мало. Точнее, совсем не волновало.