Инфекция

Катя пришла в себя и огляделась, сперва не понимая, где находится. В забытьи ее мучил жестокий кошмар: она была на улице в парке абсолютно одна, вокруг не было никого, и лишь единственный фонарь, покачиваясь, освещал улочку своим слабым светом. А за гранью светового круга было абсолютно темно. Конечно, она прекрасно знала, что парк Горького, на который был похож парк из ее кошмара, вовсе не такой темный, что он гораздо более ярко освещен. Но ведь во сне, особенно в кошмарном, все могло быть. И мрак там, куда не доставал раскачивающийся фонарь, был непроглядным. И оттуда из темноты к девушке тянулись десятки хищных лап, заканчивающихся длинными и острыми как бритва (она в этом не сомневалась) когтями. Страшные глаза вдруг появлялись в темноте и снова пропадали, чтобы появиться у нее за спиной. Кричать Катя не могла, хотя крик ее буквально душил. Она повернулась, чтобы убежать, но, как и бывает обычно во сне, воздух превратился в густой кисель, и каждое движение давалось с превеликим трудом. А жуткие когтистые лапы и полные ненависти глаза становились все ближе и ближе, вот только их обладатели пока оставались невидимыми. Но продолжали приближаться.

Затем один кошмар вдруг резко сменился другим. В новом страшном сне уже не было жутких чудовищ с острыми когтями, ее держали люди. Однако Екатерина предпочла бы чудовищ, вместо этих троих. Это были те самые парни, которые вчера… или позавчера… — она не знала — насиловали ее. Правда в лицах их теперь совсем не было жизни, словно они все уже были в царстве мертвых, а теперь пришли, чтобы увести ее с собой. Они ей что-то говорили, но все слова тонули в злобном шипении, которое слетало с их посиневших губ. Когда они приблизились к девушке, и она почувствовала их ледяные пальцы на своих плечах, Катя даже не сопротивлялась. Какой-то странный голос у нее внутри советовал ей сдаться, прекратить борьбу, позволить себя увести. Этот голос становился все громче, пока не стал больше напоминать рев. Даже во сне, Катя почувствовала, что ее наполняет возмущение. Где же был ее ангел-хранитель в ту ночь, когда погибла ее подруга и когда ее саму жестоко мучили почти целую ночь напролет? И где он теперь, что не способен вмешаться и остановить призраков. И наконец, это возмущение достигло своего предела. Девушка остановилась, дернулась и неожиданно легко освободилась от ледяных объятий. И одновременно с этим она проснулась.

Оглядевшись по сторонам, она поняла, что действительность не намного лучше недавнего кошмара. Она по-прежнему полулежала на полу, прикованная наручниками за одну руку к батарее, в окно в нескольких шагах от нее заглядывало солнце. А значит, наступил очередной день… Или длился тот же самый? Она этого не знала. Ее все так же снедала боль… Избитое лицо горело, словно она слишком низко наклонилась над огнем. Хорошо, что хоть вагинальное кровотечение прекратилось. Катя обвела комнату затуманенным болью взором. Пустое помещение, ее собственная одежда, разбросанная по полу и напоминающая груду лохмотьев и неумолимая сталь наручников, намертво пристегнувшая ее за запястье к батарее. Сфокусировав взгляд на наручниках, девушка стала думать. Помощи ждать было неоткуда. У нее были серьезные сомнения, что кто-то из ее давешних насильников придет, чтоб ее освободить. К тому же она помнила свой последний кошмар, в котором все трое явились к ней, словно посланники потустороннего мира. Конечно, это был всего лишь кошмар, ей было невдомек, что из троих двое действительно были уже мертвы, а третий был близок к тому, чтобы присоединиться к своим подельникам. И что-то, какое-то постороннее чувство подсказывало Екатерине, что спасения не стоит ждать от внешнего мира, что надо думать, как выбираться самостоятельно. Она попробовала пошевелить кистью руки — наручники обхватывали руку не очень плотно. Это уже было неплохо. Девушка сфокусировалась на своих кандалах. Затем попробовала вытащить руку. Кисть ее руки была, конечно миниатюрной, но все-таки костяшка большого пальца основательно мешала. Она попыталась повертеть рукой в наручнике, но слабо пискнула от боли, сильно оцарапавшись о холодный металл. Катя прекратила пока тщетные попытки высвободиться и вместо бесполезных шевелений рукой решила пошевелить мозгами. Теоретически она могла освободиться, но только теоретически. И хорошо, если бы ограничилось лишь содранной кожей на руках. Это было бы наименьшее из зол. Так, в тяжелых раздумьях над собственной судьбой ее снова сморил сон.