Индейцы и школьники

– Что, Джордж? – Винс задержался на верхней ступеньке, видны были только туфли и странные оранжевые носки.

– Винс, проверь провод.

– Хорошо, гляну.

Жорка подошёл к другой полке, где стопкой лежали переложенные белой бумагой круглые куски плёнки, взял самую верхнюю, вернулся и поставил на машину. Опять включил, диск закрутился.

– Жора…

– Джордж, будьте любезны запомнить, сэр. Джордж. Просто – Джордж.

– Хорошо. Джордж, а почему кости?

– Ха! Да потому что плёнка классная. Так в Ленинграде делают, ну, и мы делаем. А «кости» – их, вон, Винс целую коробку из больнички приволок. Их там полным-полно. Бери не хочу, – Джордж поднял голову, сверху послышался стук запираемой двери и лёгкие шаги Винса. – Сейчас-сейчас, сейчас мы Винсу сделаем настоящий шухер!

Джордж опустил иглу. Немножко шуршащей тишины – и вдруг ящик захрустел «свиньёй»: «This is London again! Well, boys… (хруст) Rhythm and Blues… (свист) Be ready…». Потом волна завизжала, захрипела, вернулась, и сквозь эту свиристящую волну забренчало удивительно раздолбанно-припадочное пианино и какой-то голос рявкнул:

«You heard of those dirty jalopies, you heard of the noise they make, let me reintroduce my new Rocket 88, yeah she's straight, just won’t wait, everybody likes my Rocket 88!..»

И Алёшка «поплыл» – ноги сами задёргались. А Джордж как-то чуть присел, да как пошёл выкручивать коленца, ноги под ним заходили ходуном, будто щупальца подвыпившего осьминога, привставшего на цыпочки. Алёшка не смог усидеть – он вскочил и запрыгал на месте, уже его рот раскрылся, чтобы завопить во весь голос, но он вспомнил, где находится, закрыл ладошкой рот, так и прыгал и крутился на месте, зажимая рот, вращая глазами.

– Вот это класс, старик! – Винс сидел на ступеньке лестницы, его нога отбивала такт. – Ты где такое откопал? Что за волна? Слышно неплохо… Но, слушай, какой барабан, мам-м-ма моя ро́дная. Да Ник это с руками оторвёт!

А Жорка, послушный любимчик учительниц, сын главного милиционера Зареченска, сворачивался в узел и танцевал (да как танцевал!) со своим отражением в куске большого зеркала на стене, потом вытянул руку, будто цеплялся за кого-то, и пошёл влево – носок к каблуку, каблук к носку, потом – вправо – в вихляющем, на грани равновесия полуприседе.

– От дает! Учись, Эл! – Винс бил такт ладошами. – Он в Ленинграде у такой девочки учится! У неё отец какой-то важный, такая красотка, буги режет только так, но наш Джордж – парень что надо!

«Чш-ш-ш-ш» – пластинка доиграла. Песня закончилась. Алёшка ещё несколько раз неуклюже подпрыгнул и встал. Он оглянулся. Жорка положил «костяную» пластинку в конверт, сложенный из куска тонких обоев. На его висках выступили капельки пота. В комнатке стало душно.

– Ну что, Винс? Как?

– Годится. Давай. Как назовём?

– Чёрт его знает. Я сколько ни слушал, только «Рокит ЭтиЭйт» услышал.

– Да не… Не «ЭтиЭйт», а «Эйти Эйт» – «восемьдесят восемь» по-нашему.

– А что такое «рокит»? Ракета?

– Ракета восемьдесят восемь… Бред какой-то. Ладно, так и назовём. Напишешь проще: «Ракета-буги». Так будет лучше.

– Хорошо, сколько?

– Смотри: сейчас час ночи. Там сколько – минуты три? Значит, за час сделаешь штук десять.

– Двенадцать.

– Ну хорошо, пусть будет двенадцать. Хотя… вряд ли. Нет уж. Классная вещь. Нельзя спешить. Ник в шесть утра будет ждать. Есть пять часов. Час плыть, полчаса на сборы. Сделай штук тридцать – хоть чуть поспать надо. Так, Эл, а ты со мной иди, разговор есть.

– Витя… Ой, Винс! Винс, я ещё хочу послушать! Ну пожалуйста! Ну, Винс! Ну-у, пожалуйста-а-а!

– Эл! Не ной! Пошли, надо поговорить.

И Алёшка пошёл за двоюродным братом, всё время озираясь и спотыкаясь. Они поднялись на клеть, оставив внизу Джорджа. Винс закрыл тяжеленный люк, и клеть опять затопила темнота.

– Винс!

– Тихо! Тихо! Пойдём, испортишь запись. Иди тихо.

Винс взял Эла за ладошку, и они пошли в комнату, осторожно ступая. Вошли. Винс закрыл дверь, погасил фонарик.

– Слушай внимательно, брат. Каждое слово. Я не буду тебя пугать, это и незачем. Если об этом кто узнает – нам хана. И мне, и Жорке, и бате твоему. И маме.

– Витя…

– Да, Алёшка. Хана. Это нельзя. Но… ты понимаешь, брат… Это так здорово! Понимаешь, ты же мужик, ты должен понять! Это просто здорово.

– Да, Витюша.

– Я не буду никаких слов с тебя брать. Незачем. Скажешь где или сболтнёшь – будет плохо. Всем будет плохо. Очень.

– А вы?

– Что – «мы»?

– Вы не боитесь?

– Да брось ты! – Алёшка почувствовал, как Як-тык улыбается. – Пошли, твоих лягв используем, я рачевни достану. Хоть что-то домой привезём. Всё равно не спать.

Из-под пола еле слышно донёсся рваный ритм – Джордж «встал к станку»…

6