Индейцы и школьники

Прекрасная и бо́льшая численно половина шестого «В» каким-то неведомым образом узнала обстоятельства «прописки», и Яктык, к своему изумлению и к крайней досаде Штыря, стал довольно легендарной фигурой в девичьей среде. Он начал обнаруживать дразнильные записки в портфеле и нарисованные цветочки на страницах учебников. Он вначале не мог улыбаться – корка раны на губе больно лопалась, но потом его фирменная улыбочка всё чаще стала появляться на губах.

Ох уж эти девочки в неполные тринадцать лет…

Ещё стоит добавить, что Штырь, естественно, затаил смертельную обиду. И ждал удобного момента. Поэтому Яктык не забывался, держал себя в руках, один на Заводскую не забирался, да и вообще, со временем на Речной улице подобралась довольно «резкая» команда его друзей. Со временем противостояние «речных» и «заводских» затихло по причине подавляющего превосходства первых в изобретательности и вредности. «Заводские» так ничего и не смогли противопоставить организаторским талантам Яктыка, кроме своей численности. Поэтому Речная стала местом, где можно было гулять с девушками. А это ценилось…

Апофеозом унижения «заводских» стала прошлогодняя Пасха 1951 года. Конечно же, никакой Пасхи не было – боже упаси, о чём вы? Официально Зареченск готовился к Первомаю – кумачи, лозунги, собрания и опять собрания. Но яйца красили почти все. И перемирие на всех улицах Зареченска объявлялось на неделю, не меньше. Все готовились к «яичным» боям. Как всегда, Штырь где-то на базаре спёр несколько гусиных яиц и, естественно, обеспечил стратегическое преимущество. Он всегда выигрывал – гусиные яйца не в пример прочнее куриных. Но надо было видеть, какой небывалый шухер поднялся на Заводской улице, когда по ней прошла «филипповская банда» и наколотила две корзины яиц! И штыровские «раскоканные» гусиные яйца красовались сверху! Ну и что, что ещё в марте хитроумный Яктык выточил из куска белоснежного песчаника каменное яйцо и сделал его так умело, что отличить от настоящего куриного не было никакой возможности. А ещё и выкрасил его в луковой шелухе вместе с яйцами, которые красила тётка Александра… Штырь был озадачен, раздосадован и чуть не до слёз расстроился, когда Алёшка, младший Филиппов, раскокал его гусиный «биток» своим «куриным» яйцом. Это была настоящая чертовщина. Но была ведь…

Когда летом и осенью Яктык стал пропадать, всё реже появляться на Речной вечерами, то умные и наблюдательные решили, что «наконец-то парень взялся за ум, видать, в мореходку готовится, как обещал», туповатые вообще не поняли, что с ним приключилось, а случайные знакомцы поздними вечерами пару раз вообще не узнали в странном «чёрном» парне прежнего угловатого блондина. Длинный чуб, который раньше соломой лез ему в глаза, был тщательно поднят вверх и уложен какой-то поблёскивающей мазью, сзади и по бокам вроде под «полубокс» пострижен, но вместе – что-то непонятное. Странного фасона брюки, коротковатые и какие-то мешковатые, блестящие «ненашенские» туфли, чёрная рубашка и чёрная верёвка вместо галстука?! Нет, это уже было чёрт знает что! Поначалу Трошина спасал авторитет его дядьки, прораба Анатолия Филиппова, да сиротский статус. Но так не могло длиться вечно. Пошли дурацкие разговоры, которые вполне могли стать просто плохими. Могли попереть из комсомола или ещё чего хуже, а «хуже» – это всегда запросто.

Яктыка пытались «разобрать» на собрании, говорили долго и упорно. Аккуратный Яктык что-то говорил в ответ, соглашался со многим, почти не спорил, что было удивительно. Вообще, много говорили. Но как-то закончилось ничем. Активист, отличник и любимец учительниц, смуглый красавчик и сердечная мечта многих хороших девочек, Георгий Садыков выступал лучше всех, говорил чётко, запальчиво и авторитетно, отпивал из стакана, размахивал кулаком, почти что клеймил, но не заклеймил до конца, наконец, предложил «проработать» Яктыка и сам вызвался помочь в беде запутавшемуся товарищу.

Потом оба записались в кружок радиодела. Учитель физики, контуженный и заикающийся Лев Николаевич Столяров, несколько недоумевал при виде этой парочки, резко выделявшейся своим прилежанием среди прочей икры человеческой. Трошин и Садыков крайне аккуратно записывали его слова, спрашивали книги по электротехнике, причём ребят явно интересовало не радио. Паять они учились фанатично и быстро освоили эту нехитрую премудрость.

Их стали постоянно видеть вместе – высокого, мягко шагающего Трошина и быстрого Жорку. Причём сначала краснобай Садыков чаще молчал и слушал, что ему тихо говорил «запутавшийся», а потом уже «исправляемый» Трошин слушал отличника. По крайней мере, в чёрной рубашке Трошина больше не видели. Ну… почти не видели. Со временем воспитатель и воспитуемый стали по выходным выбираться в Ленинград. Когда Садыков пару раз смылся с уроков, Ираида Леопольдовна очень расстроилась…