Течение несло их и кружило. Капли блестели на побелевших от напряжения губах Витьки. Алёшка привстал и попытался грести рукой, но корыто сразу наклонилось. Вода, в которой он сидел, тяжело хлюпнулась на одну сторону. Витя еле удержал переворачивавшуюся посудину, но сам опять ушёл под воду, только руки за край цеплялись.
– Сиди! – он вынырнул снова, бешено кашляя, вращая глазами и сдерживая ругань, от этого ещё больше пугая Алёшку. – Тихо ты! Сядь! Замри!
Алёшка опять плюхнулся попой в холодную воду, которая набралась выше копчика. Холодный лосось неприятно скользил по ногам, Яктык продолжал бешено молотить ногами, и корыто медленно уходило со стремнины. Водовороты кружили их, ему приходилось перехватываться, чтобы хоть как-то держать направление к берегу.
Наконец он ударился пяткой о прибрежные камни, попытался встать, но нога соскользнула между камней – и резкая боль пронзила Яктыка электрическим разрядом. Он еле успел вырвать ногу из щели, оттолкнулся, надеясь, что нога не сломана. Вроде нет, хруста не было, но растяжение было, по-видимому, жестоким. Отталкиваясь одной ногой, загребая рукой, Яктык полз по скрытым водой булыжникам, подтаскивая за собой тяжёлое корыто. Он бился и тянул корыто с братом на одном упрямстве – сил уже давно не было.
Рядом раздался громкий плеск – подбежавший Жорка поскользнулся на слизи водорослей, покрывавших подводную часть полого уходившей скалы, и звонко шмякнулся. Но не заплакал – дыхания не было, так быстро он мчался, скакал по валунам и пробирался через ольшаник вдоль берега, пока не увидел захлебывающегося Яктыка и корыто с Алёшкой уже возле берега.
– Я сейсяс! Дерфитесь! – Жорка сплюнул кровь, заполнившую рот. Зубы уцелели, но щека была прокушена. – Фифя, афай уку!
Жорка встал на четвереньки, как-то зацепился за трещину в горячей скале, протянул руку. Брат взмахнул через себя, Жорка поймал его уже вялую руку и потянул Яктыка к себе. Корыто звякнуло о скалу и противно заскрежетало.
…Так их и застал продравшийся через заросли Николенька: Яктык распластался на скале, стараясь согреться, рядом сидел Жорка, озабоченно трогая стремительно распухавшую скулу, Алёшка сидел на корточках, одной рукой придерживая корыто, а другой – ощупывая мокрые штанишки.
– Отцу скажете – прибью, – глухо пообещал дрожавший Яктык.
– Чего? Что? Яктык, что? – переспросил не расслышавший Николенька.
– Прибью! Вот что!
– Да кто ф шнал, фто его так понефёт! – Жорка опять сплюнул кровь. Правый глаз начал стремительно заплывать, щека малиново раздулась.
– Да-а-а… Дела…
Вдруг Яктык почувствовал, как маленькая ладошка легла на голову.
– Витюфа… Витюфа, ты гелой! Я тебя люблю!
Братья отогревались на горячем граните и молчали, уже задним числом испугавшись. Но они старались никак не выдать страха, опасаясь, что Як-тык увидит их слабость и презрительно посмотрит исподлобья. А Яктык лежал ничком на камне, шершавом, словно щека плохо побрившегося старика, терпел боль в кровоточащей ноге и радовался, что капли продолжали стекать на лицо и нельзя было рассмотреть электрические гримасы боли…
Как уже я говорил, братья Филипповы, «Филипповская банда», были известны всей Речной улице и ближайшей округе вплоть до Заводского посёлка, куда Яктык и его друзья собирались подраться с местными. Но я забежал немного вперёд – надо сначала рассказать о том, как «адмиралы» очутились все вместе в Зареченске, и об их несколько запутанном родстве.
Витька и Жорка доводились двоюродными братьями Коле и Алёшке – сыновьям Анатолия Филиппова, покалеченного на войне зареченского прораба, только вот матери у Коли и Алёши были разные – я уже рассказывал о блокадной беде и бессонном чуде, но повторить не грех.
Алёшка, Алексей Анатольевич Филиппов, родился в год Победы, а примерно за девять месяцев до того его мать Александра, вторая жена Толи Филиппова, разыскала и привезла из челябинского детдома Николеньку, эвакуированного из блокадного Ленинграда. Николенька же, Николай Анатольевич, был сыном Толи от первой жены, погибшей в Ленинграде; его приучали любить «новую маму», но он так и не привык, ершился и с готовностью обижался на Александру, чему весьма поспособствовала изредка наведывавшаяся в Зареченск его тётка, Зинаида Трошина, в девичестве Зинка Филиппова, младшая сестра Толи Филиппова. А вот как раз Витька, он же Яктык, и Жорка, младший, были сыновьями Зинаиды.
Вроде с родством разобрались. Вернёмся к началу приключений братьев Филипповых.
Зинаида была труженица, хозяйка, талантливая сплетница и непревзойдённая язва. Эти несколько противоречивые особенности натуры совмещались в ней весьма естественно. Прячась от неугомонных «троек», она вслед за братом перебралась в Ленинград, где жила тихо и незаметно, особенно после 1929 года, когда в родном Саратове был осуждён и расстрелян за «контрреволюционную агитацию» её последний несдержанный на язык дядя. («Урожай вырастили богатый – а стали ли лучше жить?» – сказал он однажды в сердцах. Добрые люди услышали, сигнал, «тройка», КРА, «десять лет без права», пуля, нет казака. Всё просто.)