Индейцы и школьники

– Знаю, знаю, Зосечка, – Вася тихо засмеялся. У него был самый счастливый день в жизни. Он был силён и красив. – Тасечка, там вода уже стоит, возле печи. И на печи ведро. Скоро закипит, я поставил. Баллия уже готова. Будем индейца нашего купать.

– Васька, а ты иссё оново генелисуса полуцис? Ты зе будес бить фаситов?

– Нет, доченька, новую медаль мне не дадут. Да это и не важно… – Вася наклонился и поцеловал горячую дочкину шейку. – Ты – моя самая большая медаль!

– А мама? – девочка расцепила руки, заглянула папке в глаза. – А мама?

– А мама – мой самый-самый орден.

– А бабуська с дедуськой?

– Они мои генералы. Давай собирайся. Сейчас бабушка с дедушкой вернутся. Они тебя везде искали, устали бегать.

Но Зосечке не было выгодно такое развитие разговора. Она упрямо гнула своё:

– Генелавы? Такие басие-басие генелавы?

– Да.

– И у нас свая алмия? Такая басяя-басяя алмия?

– Да, Зосечка. Большая-большая армия.

– А Куца мы вазьмём?

– Так, Зося! Заболтала уже папу. Отведи папу домой, ему тоже купаться сделаем.

– И папоцька Васька будит купаця?

– И папа будет, и ты будешь, все будут.

– Мамацька!

– Да, Зосечка?

– Мамацька, а ты папку любис?

Вася замер и затих, сердце его задрожало, не в силах толкнуть кровь. Тишина заклеила уши. Горячая волна накалила виски. Маятник жизни повис неподвижно.

– Очень… Очень люблю.

…Над крышей хаты чуть заметный дымок ввинчивался в безветренный вечер. Звёзды обрывались с неба и чиркали по фиолетовому огарку зари. Впору было загадывать желание…

Но не хотелось.

Глава 2 Зареченские адмиралы

1

Поверхность карельской реки была исчерчена водоворотами и бурунами – был конец половодья, первая половина мая 1949 года. Воды было много, очень много – Сувалда пускала чистые потоки в протоки между островами, промывала огромные плёсы, прочищала илистые ямы и мели Коровьего брода. Наконец, сделав многотрудную работу, река собиралась у Лысой горы и недоумённо приостанавливала неспешный ход перед двумя каменными мостами, возведёнными ещё финскими строителями. Замирала, рассматривала огромные быки, сооружённые из тёсаных гранитных блоков, и бросалась в атаку.

В этих теснинах Сувалда преображалась. Река, привыкшая кокетливо смотреться в зеркала разливов, звенеть тихие песни в мелких рукавах между бесчисленных островов, лениво пересчитывать жемчуга подводных скал, – эта красавица небрежно сбрасывала зимние белые меха и, нагая и гневная, ревела и бурлила, без устали швыряла в опоры мостов дротики поднятых со дна топляков и наливалась яростным весельем. Везде в Зареченске был слышен голос весенней воды – гул порогов на реке, журчанье мелких ручейков, сбегавших по городским улицам, тихий шёпот оседавшего последнего снега и клавесин ночной капели. Если лечь на мост и прижать ухо к дрожащему настилу, то в клокотании бурунов и водоворотов можно было расслышать глухой рёв и стон весенней радости.

За мостами, вырвавшись из узостей, Сувалда вновь расправляла плечи, и упругий, сильный поток устремлялся дальше, мимо старинной, ещё шведами перестроенной и петровскими войсками взятой крепости, и дальше, туда, где через несколько километров бега по скалам река падала в объятия огромного озера. Остывшие за ночь крепостные валы, сложенные из больших валунов, отбрасывали в воду резкие синие тени; с вершин деревьев, звеневших от движения весеннего сока, золотой пудрой осыпалась пыльца и дурманно, сладко и пряно вальсировала над струящимся зеркалом.

На речном ложе Сувалды было холодно и солнечно. Сквозь прозрачную, прыгающую поверхность воды наискось били вспышки солнечного света. Эта пляска теней и лучей завораживала – на всю глубину, до дна вонзались яркие сполохи – оранжевые, медные, зеленоватые, бронзовые.

Над дном против течения шли фаланги рыбьих косяков. Неторопливо взрывая ил кольчугой крупной чешуи, шествовали переполненные икрой тяжёлые ладожские лещи.

Рядом с ними шустрили стайки крупной плотвы, подхватывая илистую мелочь. За подводными скалами в сверкающей синеве парили стройные хариусы, лишь слегка расправляя шикарные паруса павлиньих спинных плавников. Время от времени какая-то насекомая живность неосторожно сваливалась в воду, и тут же две-три узких тени вспыхивали сапфировыми и рубиновыми искрами и пронзали толщу воды в уверенной атаке. Далеко был виден прыжок и беспечный плеск хариуса, и не у одного рыбака замерло бы сердце при виде удара удивительно красивого и сильного охотника…

Но вот размеренный ход рыбы по главному руслу изменился, местные рыбьи обыватели расступились в стороны – вперёд понёсся нескончаемый строй ладожских лососей. Словно рыцари, шедшие в последний поход, они засверкали серебром, за-пламенели оранжевыми флагами плавников, их упругие удары потеснили воду и подняли рябь по поверхности воды. Волна за волной шли красивые рыбы, и, казалось, ничто не могло потревожить их стремительный, восторженный бросок через пороги.