In the Deep

– «Дочь той дуры». Кажется, тебя называют еще и так? Мне хочется кричать, стоя посреди столовой, хочется захлебнуться криком, наорать на всех, а потом – доказать, что я лучшая, что я на самом деле лучшая, и подавитесь, сучки, просто подавитесь своей жратвой. Я шла по столовой, глядя прямо перед собой. Воротник интернатской формы резал мне шею, и меня всю резало, и – сдохни, мама, сдохни, не появляйся здесь, я напишу анонимку, что ты сошла с ума, чтобы тебя забрали. Чтобы никто больше не слышал, что я лучшая, чтобы больше не приходилось резать себе шею самым чистым воротничком, резать себе мозги самыми сложными задачками. Столовая сужалась, исчезали столы, а я все шла, и вокруг темнело, темнело и теплело. В конце этого коридора меня ждала Хикари, а у ее ног лежала мама, и из маминой шеи масляным чернилом вытекала жизнь. /"Мама,//нет,//ты же повесилась?"/ Я замерла, пытаясь понять, что не так с моей мыслью, когда мама подняла голову.

– Как же ты подвела меня, доченька. *** Я стояла посреди коридора из своего сна и держала руку под горлом. Сон шел у меня горлом, жизнь шла из меня горлом, и все было плохо. /"Я хожу во сне. Великолепно"/. Кошмар упорно цеплялся – липкий и страшный, и стряхнуть его все не получалось. /"Поговорить об этом"/. Вспомнилась Майя. Даже сквозь одуряющий склизкий холод кошмара я сразу ощутила, что это не вариант. Никакого анализа, никаких доводов

– просто голые ощущения одинокой твари. /"Одинокой"/. Я вздохнула и подошла к двери каюты Синдзи.

– Открыть, – сказала я со второй попытки. С первой воздух не пролез сквозь зубы. В каюте был иллюминатор, и в бледном свете далекой туманности я обнаружила обормота. Синдзи спал на боку, подтянув легкое одеяло к самому горлу. Он едва слышно ровно сопел, по-детски приоткрыв рот. Я поколебалась – до нового прилива черной мути – и совсем не по-детски улеглась рядом, глядя ему в едва различимое лицо. Ты извини, обормот, но ты моя живая батарея. Не знаю, схожу ли я с ума, но если я сейчас не согреюсь, то, наверное, мне прямая дорога сразу в шлюз. Мне нужно тепло, все равно в какой форме, да хоть просто дыши на меня, просто лежи и спи себе…

– Я что, сп-плю? В едва разбавленной темноте на мне фокусировался очень заспанный взгляд.

– Заткнись. Приток тепла, испуганный словами, стал слабее, и это было как второй кошмар. Я застыла, понимая, что мрак каюты вокруг в любой момент может обернуться продолжением сна.

– Т-тебе плохо. Он высунул руку из-под одеяла, положил мне на лоб ладонь, и, судя по ощущению жара, которое в меня хлынуло, я сама была едва теплее трупа. /"Ты покойница, Аска. Пришла в кровать к живому. Суккуб"/. Ненавижу тебя, ублюдок живой. Я схватила его запястье и сжала – так, чтобы не сломать, но сделать безумно больно, сместить сухожилия, чтобы сочувствие теплого обормота испарилось, искрошилось в вопле. Синдзи сморщил лицо и надтреснутым голосом сказал:

– А ты сильная. И отчего-то сразу стало понятно, что он не о моей хватке. Я отпустила его руку и легла на спину. Слова куда-то благополучно делись, да все куда-то делось – и холод, и тепло. Остался только потолок, темнота и приглушенное дыхание слева – ни разговаривать мне не хотелось, ни секса, ни – упаси небо – заснуть. И гордость, получившая смертельную рану – /"как, ты сама пришла к парню?"/ – тихо издыхала в своем углу, совсем мне не мешая.

– В п-первую ночь, после того как я очнулся… Н-ну, после пяти лет. Мне приснилось, что я п-пришел в себя в вакууме. Этот шепот вошел в меня, как лучевой скальпель – мягко и почти без боли.

– Все один в один, как было в реальной жизни, т-только шлюзы «Сегоки» открыты. Скальпель вслепую тыкался во мне, ища больное место, а я молчала

– просто не знала, что сказать.

– Второй н-ночью я боялся спать. Я был один на весь космос.

Обыскал весь корабль в поисках ответов, а их все н-не было. Знаешь, чего я боялся? Знаю, обормот, не вакуума. Ты боялся, что заснешь и снова проснешься пять лет спустя, ничего не помня и не понимая. Ты бегал по этому кораблю, колол себе кофеин, ты искал малейший намек на то, что было с тобой между последним глотком кислорода в повстанческом катере и великолепным фрегатом с приказом «Прилетай». Ты искал и не находил.

– … на пятый день я боялся, что уже сплю, п-проводил вручную расчеты курса, чтобы убедить себя: б-бодрствую еще. Потом свалился на д-двое суток. Не помню, что мне снилось, но проснувшись, я п-плакал от счастья, узнав, что спал, что никто не украл м-мое время. Мою память. Я скосила глаза: он тоже лежал на спине, глядя в потолок. Это был его худший кошмар, и он с этим кошмаром жил уже много лет. Он промахнулся мимо моей боли, но ему удалось ее притупить, хоть я никогда не верила в девиз гомеопатов, ну ведь правда, как это – «подобное подобным»? Примерно вот так. Я придвинулась ближе и положила голову ему на плечо. Обормот не сказал ничего – он просто перетянул одеяло так, чтобы накрыть нас обоих, и это было уже слишком даже для меня.