In the Deep

– Вперед, – кивнул блокмастер. В лаборатории «Араил» царило оживление. У десятка голо-панелей суетились люди, они обменивались какими-то отрывистыми фразами на своем птичьем языке – ненавижу жаргон научников, и вот теперь это, наверное, последние слова, которые я услышу. И что-то мне так по барабану, что аж самой противно. Совсем рядом с массивной внутренней дверью, разукрашенной всевозможными «запрещено» и «соблюдайте», за отдельно стоящим столом сидела женщина и смотрела видеозапись, в отличие от остальных бездельников, ковырявших цифры, графики и прочую высшую математику. Женщина в наглую курила – самые обычные сигареты – и терла висок. Я даже не стала удивляться, когда меня повели именно к этой странной блондинке.

– Доктор Акаги? Блондинка выковыряла из уха микро-динамик и подняла глаза:

– Да?

– Вы уже закончили? Это отступник Сорью Ленгли. Доктор Акаги втоптала сигарету в пепельницу и зло сказала:

– Вы бы ее еще к вечеру привели поближе. У меня еще Червяк на сегодня.

– Извинения, доктор, – сухо сказал блокмастер. Вояки не любили ученых отродясь, а уж курящих ученых, которым устав почему-то не писан, – просто ненавидели.

– Сейчас. Надо прогнать тест. Женщина встала и хлопнула в ладоши. Бардак в лаборатории тотчас же затих.

– Господа, еще один образец, всем внимание! Стэн, проверьте кинематику, Такуя, – низкоуровневые настройки, Мия – уровень сигма… Она сыпала и сыпала распоряжениями по организации моей казни, а я скучала. Так и хотелось поторопить эту нудную беловолосую дуру. Я проглотила «образец», проглотила дерущие горло вопросы, на которые так и не получила ответов, – я все проглотила и теперь с интересом изучала лабораторию. Мне было интересно, сколько я успею тут поломать, прежде чем сработает охрана. Будь я уверена в том, что меня убьют на месте, я бы устроила тут самый настоящий цирк даже в энергетических наручниках, а так…

Перебьетесь. Уже чуть ли не засыпая в чудовищной апатии, я зацепилась взглядом за видеозапись, которую смотрела доктор Акаги, и ощутила удар под дых: на экране в каких-то захватах билась Майя Ибуки. Ее трясло и ломало, а какой-то яркий нимб над ее головой лучился всеми оттенками зеленого. Потом гомон в лаборатории на секунду затих, и прошлый удар показался мне нежным тычком. В брошенном на стол микро-динамике бился отчаянный крик – тихий-тихий, едва различимый на фоне гудения охладителей: /"Аска, умоляю, спаси!//!//"/ Ты теперь знаешь, с каким боксом раскланялась на входе, правда?

Знаешь, что это вывезли? Ты ведь знаешь, Аска? От шока я опомнилась, только обнаружив себя в захватах на каком-то стенде – точно на месте докторши. Скука. Боль – я кого-то поломала там, в лаборатории, кого-то уволокли в медчасть. Всё было в прошлом, всё – и все. Синдзи, Майя, Каору, Рей. Простите меня. Я ошиблась там, где нельзя было. Пожалуйста, простите меня.

*Глава 20*

Если вам доводилось испытывать фантомные боли, вы меня поймете.

Даже если вам не отрезали руку или хотя бы палец, все вы когда-то кого-то любили так, что ах. Или ненавидели. И вот все уже успокоилось, утряслось, у вас верный друг, паршивых овец нет, ваша семья на хорошем счету в демографической службе, когда вот она – встреча. В монорельсе, в баре, в департаменте карточек. Неважно. Вы встретились, уже позабыв друг друга, – и что-то заныло. Можно хоть тысячу раз себя перекопать, но вы точно уверены: вам все равно. А оно ноет, ноет, ноет… Страшная вещь – фантомная боль. У меня болел мозг. Он не может болеть, но болел, словно его больше не было. В голове было пусто, пустоту наполняла боль, я, кажется, где-то лежала, и все это до омерзения походило на чистилище. С другой стороны, процессу стирания личности ничто не мешает выглядеть именно так. /"Ничего не вижу"/.

– Какой цвет перед глазами? – спросил голос.

– Никакого, – послушно откликнулась я. – Все черное. Голос заворчал, а я с растущим интересом прислушивалась к миру.

Тишина позванивала какими-то колокольцами, однозначно намекая на глухоту. Тогда какого дьявола я слышу голос? Додумать мне не дала яркая-яркая вспышка.

– А так? Мне не пришло в голову ничего лучше, чем заорать от боли: свет выжигал меня на радостях, словно его только что создал сам господь бог, и ему не терпелось заняться чем-то. И пока я орала, перед глазами начала проявляться картинка: щедро залитая прозрачной жидкостью, неразборчивая, но все равно – картинка.

– А, вижу, – сказал голос. /"Это я вижу, сволочь»,/ – подумала я и снова заорала. Теперь кто-то воткнул в розетку другой штепсель, и ко мне возвращался слух.

Вернее будет сказать, что ко мне возвращалось ощущение собственных ушей, и если им верить, мир наполняли звуки пневматических резаков, ломаемого стекла и гула.

– Образец в эфире, – сказал бесполый визжащий голос и сорвался в басовитое гудение: – Теперь можно и стимуляторы. Стэн, где мой отчет о повреждениях?

– Простите, доктор, я не Стэн. Стэна забрали в медчасть еще на «Ясиме»…

– Не важно. Отчет. Надо мной сияли лампы: мощные такие, несомненно, лабораторные.