In the Deep

– Как видишь, можно только д-догадываться. Одно точно: ты не синхронизировалась с «Сегоки» между Паракаисом и тем сражением. Ну, вот и ты, последний кусочек. А ведь как все просто, оказывается, а? Есть у нас хитрый-прехитрый корабль, который любит и умеет побеждать. С веселым ВИ, толстыми щитами, мощными двигателями и мистической установкой в заднице. Но размножать себя в военных целях фрегат умеет только при нужном пилоте, и вот тут начинается самое интересное. Корабль берет подходящего пилота и заводит на него папочку с делом. Сначала дело тоненькое, а файлик маленький – ну, вроде напоминалки: эй, мол, не забудь, клиент у нас что надо. А потом корабль вычисляет момент, когда пилот еще в сцепке с ним, но вокруг всех уже постреляли, и устраивает… Устраивает… Меня словно перековало цепями по всему телу. Тот жуткий кошмар, из которого я выныривала только за глотком воздуха, чтобы тут же очнуться и понять, что этот воздух – спертая жижа еще одного ужаса.

Тот сон, где меня полосовали все, кому не лень. Где меня отшлепала Майя, где меня оттрахал Каору, где отвернулся Синдзи, чтобы быть убитым Рей. /"Да что ж ты мне устроил, су//чий ты фрегат//?!"/

– Ты т-так и не рассказала в деталях, что пережила, – сумрачно сказал Синдзи. – Мерзко было, да? Я кивнула. Оказывается, весь этот бред мне показали, чтобы переписать меня – меня! – на сраную болванку. Как биржевую статистику. Как курсопрокладочные данные. Просто тест, из-за которого я посмотрела самое шикарное кино в своей жизни.

– Ты п-поняла?

– О да, – сказала я. – О да. Я все поняла.

– Точно? В глазах у обормота обнаружилось сомнение, и меня вдруг осенило:

а ведь впрямь – я дура. Но именно дура – не психичка.

– О, т-теперь верю, – сказал Синдзи и улыбнулся. – Поняла, за что м-мы пили?

– Ага, поняла. Корабль молчал. Огромный корабль молчал, молчал ВИ, к которому у меня появилось чертовски много вопросов, который я готова была стирать до конца жизни, чтобы своим ограниченным разумом он на какую-то долю секунды ощущал неполноту существования. Чтобы его корежило и разрывало в клочья, суку такую. Ты слышишь, мама? Твоя дочь не сумасшедшая! Отвали от меня, поняла? Просто от-ва-ли! Вставая с ложемента, я глубоко вдохнула: прохладно, пахнет охладителем, синтетикой и немного – спиртом. Пьянкой моей победы пахнет, чертовой пьянкой победы.

– Здорово, п-правда? – спросил Синдзи.

– Что – здорово? Что на меня завели дело? Или что мне взломали мозги? Я улыбалась – проговаривала вслух страшные вещи и улыбалась.

– Здорово, что ты – это ты. А ведь ничего толком не изменилось. У меня было мое прошлое, я, пожалуй, как обычно, выпью снотворное на ночь, и вряд ли смогу доверять снам, но все равно. Все равно, потому что я – это и в самом деле я.

– Ты прав, обормот, – весело сообщила я.

– Об… Обормот? Ой. Вот это было неожиданно, но мне, наверное, сейчас все можно.

Я подошла к Синдзи и ткнула губами его в щеку.

– Спасибо.

– П-пожалуйста… Вот так мы и стояли, пока я не поняла, что вижу только глаза, а взмокшую верхнюю губу щекочет чужое дыхание. /"Щекотно, обормот.

Очень"/.

– А-аска… Картинка быстро сменилась: я увидела и синюю жилку на его виске, и расширенные зрачки, и бисеринки пота на скулах.

– Вижу, – прохрипела я. – Быстро в медотсек. /"Проклятое «второе касание"»,/ – думала я, забрасывая руку ватного капитана себе на плечо. Может, ничего страшного – не умер же сразу, теперь и подавно не умрет, но спазм лучше убрать. И вообще:

ты опять все испортила, Аска. Только наладилась жизнь – и ты опять все испортила. Я тащила парня, которого чуть не поцеловала, в медотсек, тащила по собственной тупости, кривилась от досады – и улыбалась. ***

– Если после вашего секса мне придется собирать его из кусков, я не удивлюсь, – сказала Майя, подумала и добавила: – Впрочем, нет. Я удивлюсь, что у вас был секс. Потолок медотсека выглядел как любой другой в корабле, но сегодня я валялась на «разделочном» столе просто так – забросив ногу на ногу и рассматривая окрестности. У меня ничего не болит, с Синдзи все хорошо, Майя вон нацелилась меня подоставать – все просто здорово, так здорово, что и не передать.

– Майя, тебе идет такой треп.

– А? – рассеяно переспросила докторша, отрываясь от экрана. – Ты что-то сказала? Ты прекратила глупо улыбаться и что-то сказала?

– Говорю, ты когда треплешься о сексе, кажешься моложе. Лет на пятьдесят. Или шестьдесят. Я не пойму, в больших числах не очень разбираюсь.

– А, юмор, – сказала Ибуки и закрыла что-то на экране. – Юмор – это хорошо. Значит, мозг от неудавшегося поцелуя не пострадал. Я послала ей воздушный поцелуй и снова уставилась в потолок.

Докторша противно пощелкала пальцами, размяла их в духе детской гимнастики.

– Все, закончила. Ты как насчет поесть, Аска?

– Положительно.

– Ну, тогда идем? Ибуки встала, убрала непослушную челку с лица. Докторша была чем-то невыразимо довольна, что, впрочем, меня устраивало. У кухонного комбайна было пусто, кто-то – почти наверняка Нагиса

– опять не утилизировал недоеденное.