Императрица

Однако император не забыл о любимой женщине. Возвышаясь на троне Дракона, он принимал от всей страны дары в честь дня рождения наследника, которого держал на руках принц Гун, сидевший рядом. Однако, по особому распоряжению императора, все подношения тут же относили в Тронную палату полной гармонии, чтобы Цыси могла их оценить. Ей претило восторгаться поступавшими дарами, ибо она считала, что не существует подарка, достойного ее сына, но все окружающие заметили, что глаза императрицы засияли, а лицо оживилось: дары действительно были богатыми и дорогими.

Дня не хватило, чтобы принять все дары. Когда зашло солнце, подарки младших принцев и других, менее значительных, людей оставались еще не осмотрены.

Поднялась луна, и настал час перейти в императорский пиршественный зал, место самых роскошных пиров. Император направился туда с двумя императрицами, и они вместе сели за отдельный стол. За соседним столом принц Гун держал на коленях наследника. Высочайший не мог отвести глаз от ребенка, который был как никогда мил. Особенно занимали малыша свечи, которые покачивались над столами в увешанных кисточками фонарях. Его огромные глаза, так похожие на материнские, ловили один огонек за другим, он показывал на них пухлой ручкой, хлопал в ладоши и смеялся. Желтый атласный халатик наследника, доходивший ему до бархатных туфелек, был расшит алыми шелковыми дракончиками, а из ярко-красной атласной шапочки торчало павлинье перышко. На шее малыша блестела золотая цепочка, которую Цыси замкнула на сыне, чтобы оградить от злых духов. Все восхищались наследником, но никто не выражал своего восторга вслух и не упоминал о хорошем здоровье мальчика и его большом росте: ведь рядом могли парить жестокие демоны.

Только Сакота, императрица Восточного дворца, глядела на наследника безрадостно и, при всем своем мягком характере, не смогла удержаться и не произнести пару брюзгливых слов. Если император предлагал ей попробовать какое-нибудь кушанье, Сакота качала головой и отвечала, что не хочет, что не голодна, что из всех блюд это ей нравится меньше всего. Если к ней обращалась Цыси, то кузина и вовсе притворялась, что не слышит. За праздничным столом она сидела нахохлившись, как пичужка, худые руки, казалось, еле выдерживают тяжесть драгоценностей, а лицо под высоким головным убором было бледным и сморщенным. Кто ж мог винить императора, что он предпочел этой супруге другую? Цыси же никогда еще не выглядела столь красивой и изящной, как на этом торжестве. На раздражительность Сакоты она отвечала полнейшей терпимостью. Все чувствовали в счастливой матери широту души.

Тысяча гостей восседали за низкими столами на алых подушках. Между пирующих, радуя'глаз яркими одеждами, молча сновали прислужники-евнухи. Дальний конец зала занимали придворные дамы, жены принцев, министров и другой знати, а ближний — сами вельможи. Рядом с Цыси по правую руку сидела Мэй, и, взглянув на фрейлину сверху, императрица улыбнулась. Обе они знали, где сидел Жун Лу, хоть его стол находился далеко. Гости, конечно же, задумывались, почему Начальнику гвардии была оказана такая честь, но когда любопытные потихоньку спросили одного из евнухов, тот на ходу выдал готовый ответ:

— Он родич императрицы Западного дворца и присутствует здесь по ее приказанию.

Какие еще могли быть вопросы?

Тем временем придворные музыканты играли на старинных арфах, флейтах и барабанах, для тех, кто соблаговолил смотреть, шло театральное представление. Сцену подняли достаточно высоко, чтобы за игрой актеров мог наблюдать император с супругами, но не выше их стола. Наследник, наконец, заснул, и главный евнух унес его. Свечи догорали и оплывали. Праздник близился к концу.

— Чаю для знатных, — приказал принц Гун главному евнуху, когда тот вернулся.:

Слуги подали чай всем знатным вельможам, но начальник гвардии был обойден. Хотя императрица не подала виду, она это заметила. Властной, усыпанной драгоценностями рукой она махнула своему евнуху. Всегда внимательный Ли Ляньинь тут же приблизился.

— Отнеси этот чай от меня родичу, — приказала мать наследника.

Она накрыла фарфоровой крышкой чашку, к которой не притрагивалась, и передала ее обеими руками в ладони евнуху. Гордый доверием, тот понес знак внимания начальнику гвардии, и Жун Лу поднялся, чтобы принять чашку так же в обе руки. Поставив чашку на стол и повернувшись к императрице Западного дворца, он выразил свою благодарность девятикратным поклоном.

Голоса разом стихли, гости переглядывались. Цыси, казалось, ничего не замечала. Она только посмотрела на Мэй и опять улыбнулась. Миг неловкости прошел, главный евнух подал знак музыкантам, и в воздух взмыла новая мелодия. Подавались последние блюда.

Луна между тем поднялась высоко, и час был поздний. Все ждали, когда Сын неба встанет из-за стола и пройдет на террасу к своему паланкину. Но император не торопился. Он хлопнул в ладоши, и главный евнух крикнул, чтобы остановили музыку.

— Что теперь? — спросила Цыси у принца Гуна.

— Императрица, я не знаю, — ответил тот.