Император умрет завтра

— Прощай!.. — еще успел он сказать тогда своем маршалу. — Мы скоро увидимся.

Жозефина примчалась бы к нему на остров, на край света — куда угодно. Один Наполеон Бонапарт существовал для всего мира, другой — настоящий, не вымышленный — только для нее одной. Его победы принадлежали ей. Мир довольствовался поражением. Известие о скоропостижной кончине «Нотр-Дам де Виктори» повергло Бонапарта в смятение. Он не испытывал такой тяжести на сердце и такой опустошенности в душе — даже когда подписывал отречение. Оказывается, смерть нельзя отыскать. Она выбирает цели, чтобы поразить его страшнее и беспощаднее.

Месяца через два или более того на Эльбу прибыла графиня Мария Валевская, «польская жена» Бонапарта. Она приехала сюда с сестрой, братом и сыном Александром, предполагая, что визит обещает быть необозримо долгим.

Наполеон, видимо, предполагал совершенно иное. Очень быстро улетучилась первая радость от встречи, он неудержимо мрачнел, вспоминая, как графиня Валевская ставила свою любовь и нежность в прямую зависимость от того, «что он сегодня сделал для ее несчастной Польши». Если бы она хоть что-нибудь попросила для себя, он дал бы ей просимое, но их отношения оборвались бы, едва начавшись. Однако князь Юзеф Понятовский был опытным наставником Марии Валевской, и она оставалась несгибаемой патриоткой даже в постели с императором. Быть может, только сейчас Наполеон по-настоящему осознал, а точнее — признался самому себе, что весь этот кошмарный и гибельный поход в Россию был предпринят под ее неотступным и неутомимым действием. «Вторая польская война» — именно так вначале называл Бонапарт войну с Россией 1812 года, и суждено ей было завершиться взятием Смоленска Но русские по-иному расценивали нашествие, и уже в ходе войны сами собой отпали смутные «польские обстоятельства» никому не нужного военно конфликта, погубившего первоклассную французскую армию.

— Пусть поляки хоть что-нибудь сделают для себя сами! — Наполеон раздражался и гневался, чувствуя, как нагнетаются эти обстоятельства. Безалаберные мечтатели. Воздушные шарики!.. Они не способны управлять собой, своими чувствами. Или хотя бы сохранять их постоянство. Они обуреваемы великими надеждами, но не желают шевельнуть пальцем, чтобы приблизить эти надежды к свершению.

Мария отстранялась. Деловито и холодно выскальзывала из его объятий.

— Да, да! Таковы поляки, мадам, и, я боюсь, таковы и вы сами. Почему, как вы думаете, на протяжении всей истории с вашей страной вечно происходили несчастья? Почему ее подвергали разделам, грабили, разоряли? Неужели вы думаете, это никак не связано с национальным характером поляков?.. Вы пришли ко мне с огромными, сияющими глазами — взгляд Жанны д'Арк! Вы пленили меня. Вы всячески давали понять, что искренне увлечены мною, а не моей властью. И мне стало казаться, что я всю жизнь искал вас. А когда наконец, нашел, вижу, что вы, как бесчувственная глыба льда. Что все это значит?.. Вы обожаете свое отечество — это прекрасно! Но вы не можете не сознавать, что благодаря мне — мне одному — хотя бы остатки Польши опять сделались государством Головная боль всей Европы!.. Отныне вы вправе гордиться. Такого еще никому не удавалось добиться от меня. Но вам, кажется, и этого мало. Вы хотите моей войны с Россией!..

— Вам, с вашим могуществом, достаточно объявить волю этой России — она уступит без войны. Впрочем, мне это все равно. Вы обещали мне возродить Польшу, и я не вправе указывать вам, как это сделать. Мне достаточно было вашего слова. Но теперь я начала сомневаться — не играете ли вы мною?

— Мария!..

— Не вы ли, ваше величество, говорили, что возьмете несколько эскадронов польской кавалерии в свою лейб-гвардию?..

— Да, говорил… Но я видел этих лихих уланов в Испании. Против безоружных астурийских крестьян действовали отменно…

— Я понимаю! Вам доставляет удовольствие оскорблять мое национальное самолюбие…

Порывистое движение в сторону. Невзначай распахнутый пеньюар. Изящная фигура, будто точенная из слоновой кости. Грудь, задорно выпутавшаяся из пены кружев. Глаза, пылающие страстью… И вся она — такая желанная и такая недоступная…

— О, простите меня, Мария!..

— Нет, Наполеон! Нет!..

В тот день, вернее, в ту ночь, он все-таки сломил ее сопротивление. Или это она его сломила?.. Во все следующие визиты императора, ставшие регулярными, как смена караула, она, возлежавшая полуобнаженной на огромной кровати с широким пологом, неизменно отворачивалась от него, если он «ничего не сделал для ее несчастной Польши».

— Мария!..

— Нет, Наполеон! Нет…

Он садился на край кровати, не пригодной для дерзких фланговых обхватов, и удивлялся самому себе. Никакой другой женщине, включая Жозефину, он не позволил бы подобных слов. Никому бы не сошло с рук такое отношение к его чувствам. Но Мария ничего не просила и ничего не желала для себя только для своей Польши.