Император Юлиан

- Это все от того, что ты теперь стал братом цезаря, - оправдывался он.

- Да уж, много они от этого получат… да и я не больше, - вырвалось у меня. Это было не очень-то осторожно, но мне от этих слов стало легче.

- Ты что, хочешь, чтобы тебя любили за твои красивые глаза? - подтрунивал надо мной Оривасий. - По-моему, тебе очень нравились почести, пока ты не узнал их причину.

- Я думал, божественный свет… - начал я и осекся, как раз вовремя.

- Какой свет? - остолбенел Екиволий.

- Юлиан хотел сказать, что лишь божественный свет очей наших - Иисус достоин таких почестей, - пришел мне на выручку Максим. - Людям не следует поклоняться себе подобным, даже если это и принцепсы.

- Да, это, конечно, пережиток древних суеверий, - согласился Екиволий. - Августа именуют "божественным", но все же он не бог, как полагали наши предки. Но поспешим: ванны уже нагреты, и нас ждет торжественный обед у префекта в честь великого события.

Так я познал Единого Бога в тот самый день, когда пришла весть, что мой брат стал цезарем. У меня не было и тени сомнения в том, что это божественное предзнаменование: каждый из нас вступил на путь, предназначенный судьбой. С этого дня я был принят в лоно эллинской веры, или, как говорят обо мне галилеяне (разумеется, за глаза!), стал вероотступником. А Галл начал править Восточной Римской империей.

-VI-

- Безусловно, цезаря это беспокоит.

- Но для этого нет ни малейших оснований!

- Как это - нет оснований? Ты - ученик Максима.

- Но также и Екиволия.

- Вы уже год как расстались. Твой брат полагает, что тебе необходим духовный наставник, особенно сейчас.

- Но Максим вполне благонадежен.

- Максим не христианин. А ты? - Этот вопрос был подобен удару камня, пущенного из пращи. Несколько долгих мгновений я неотрывно смотрел на диакона-черноризца Аэция из Антиохии. Он отвечал мне вроде бы невозмутимым взглядом. У меня упало сердце. Неужели при дворе Галла что-то пронюхали?

- Как ты смеешь сомневаться в том, что я христианин? - спросил я наконец. - Меня наставляли в вере два великих епископа. Я служил в церкви чтецом. Здесь, в Пергаме, я не пропускаю ни одной обедни, - продолжал я тоном оскорбленной невинности. - Кто распускает обо мне такие нелепые слухи, если, конечно, таковые вообще существуют?

- Если все время якшаешься с личностями вроде Максима, люди поневоле начинают этому удивляться.

- Как же мне следует поступить?

- Расстанься с ним! - последовал немедленный ответ.

- Это приказ моего брата?

- Нет, это я тебе предлагаю. Твой брат обеспокоен твоим поведением, этого достаточно. Он прислал меня с тобой поговорить, что я и сделал.

- И ты удовлетворен?

- Меня очень трудно удовлетворить, благороднейший Юлиан, - улыбнулся Аэций. - Однако я передам цезарю, что ты регулярно посещаешь церковь и у Максима больше не занимаешься.

- Если это самый правильный образ поведения, я буду его придерживаться. - Эта расплывчатая фраза, кажется, удовлетворила Аэция. Друзья часто говорят мне, что из меня мог бы получиться неплохой адвокат.

Когда я провожал Аэция к выходу, он огляделся и спросил:

- Кто владелец этого дома?…

- Оривасий.

- Отличный врач.

- Нет ли крамолы в том, что я с ним дружу? - не удержался я.

- Лучшего общества для тебя не придумать, - вкрадчиво ответил Аэций. У выхода он на минуту остановился. - Твой брат никак не может понять, почему ты ни разу не посетил его в Антиохии. Он считает, что придворная жизнь тебя "как следует отшлифует", - это его слова, а не мои.

- Боюсь, я не создан для жизни при дворе, тем более таком блестящем, как двор моего брата. Шлифовке я не поддаюсь, а политиков не выношу.

- Весьма мудрая брезгливость.

- И к тому же непритворная. Все, чего я хочу, - это учиться.

- Но с какой целью?

- С целью познать себя, зачем же еще?

- Ну конечно, зачем же еще? - Аэций сел в свой экипаж. - Будь предельно осторожен, благороднейший Юлиан. И запомни: у принцепса нет и не может быть друзей.

- Спасибо за совет, диакон.

Аэций уехал, а я вернулся в дом, где меня поджидал Оривасий.

- Ты все слышал? - Этого вопроса не стоило и задавать. У нас с Оривасием нет друг от друга тайн: он из принципа подслушивает все мои разговоры.

- Кажется, мы вели себя, мягко говоря, не слишком благоразумно.

Я угрюмо кивнул.

- Ничего не поделаешь. Полагаю, мне придется прекратить занятия с Максимом. По крайней мере, на какое-то время.

- И не забудь ему сказать, чтобы он прекратил болтать всем без разбора о своем знатном ученике.

Я тяжело вздохнул: уже тогда мне было известно, что Максим имеет склонность (сохранившуюся и поныне) использовать мое имя для обогащения. Принцепсы быстро к этому привыкают, и я отношусь к подобным вещам терпимо. По правде говоря, я даже рад, что мое имя помогает друзьям разбогатеть. Оривасий помог мне в этом разобраться, и я вовсе не жду, чтобы меня любили бескорыстно. Ведь и я люблю других не просто так, а за те знания, что они могут мне дать.

Раз ничто не бесплатно, всякому - его цену.