Император и Пустота

— Еще один, — Радов побледнел, затравленно посмотрел на меня. В его глазах черной волной плеснул страх, но сразу же исчез. — Это всегда происходит, если подойти близко.

— Разберемся, лейтенант, — уверенно ответил я, провожая взглядом бесчувственное тело оперативника. По телу прошла ледяная волна, но я хорошо умел внешне оставаться спокойным. — Там все готово?

— Так точно.

— Кто будет меня сопровождать?

Вопрос, похоже, застал Радова врасплох. Он побледнел еще больше, а на лбу выступили капельки пота. Лицо его, походившее на сырой блин, теперь пошло серыми пятнами и напоминало кусок раскисшего теста.

— Вот вы, — я не дал ему опомниться. Ткнул пальцем в широкую грудь. — Это будет хороший урок, лейтенант. И еще двоих парней возьмите. Вместе не так страшно, правда?

Спустя полчаса мы уже подходили к массивной створке, скрывавшей тайну, возрастом в сотни миллионов лет. В тяжелой броне было непривычно тесно, пахло чужим потом, даже не смотря на химобработку, а лязгающие по полу металлические башмаки вызывали раздражение. Оперативники всегда облачались так, будто впереди последний бой. А еще эти их плазменные излучатели, висящие на плечевых пластинах гранеными тубусами. Пафос, и ничего более. Тяжелое неповоротливое оружие, совершенно не пригодное в закрытом пространстве станции. Разгильдяи несчастные, готовые даже на самоубийство…

— Проход свободен, — раздался в наушнике голос лейтенанта. — После того, как мы зайдем внутрь, за нами снова заварят швы. Это правило карантина.

Я ничего не ответил. Передо мной была огромная металлическая дверь, в которую мог бы спокойно войти средних размеров глиссер. И дверь эта медленно открывалась.

А затем я услышал шепот.

— Стас…Стасик. А я соскучилась, — детский голос звучал явно не из радиопередатчика. Что за чертовщина? И голос почему-то знакомый. Я его явно уже слышал раньше. Вот только где?

Попытка вспомнить вдруг резко вспыхнула острой болью в висках. Она била с двух сторон килограммовыми молотками, крошила мозг на мелкие фрагменты пазла. Остановившись, я несколько секунд пытался хотя бы не закричать. Чудовищные кузнецы вошли в ритм с сердцем, и с каждым ударом пытались выбить из меня дух.

Терпеть! Терпеть! Ты же федеральный офицер, твою мать! Офицеру нельзя быть слабым! Иначе они тебя сожрут со всем дерьмом… И потом… Потом тобой будет подтираться всякий прапорщик! И плевать, что доктора говорят при малейшей головной боли срочно бежать к специалистам. Где эти специалисты? Где?!

Боль стихла. Я чувствовал, как скорлупа мнемоблокады уже дала трещину, и призраки прошлого встрепенулись. Еще немного, и они вырвутся на свободу, затуманив разум ненужными воспоминаниями. Проклятье! Только этого еще не хватало! Особенно сейчас.

— Лиза? — мои губы непроизвольно дрогнули. Нет, я не хочу вспоминать! Я не готов к новой боли! Память корректировали хорошие мнемотехники, а значит, гарантия еще не кончилась. Нужно срочно возвращаться! Срочно бежать!

— Стасик-карасик, — хихикнула Лиза, и ее звонкий смех эхом разнесся по темным уголкам моей внутренней Вселенной, тормоша и будоража давно забытые образы. На миг я почувствовал дуновение теплого ласкового ветра, какой может быть только в детстве. Он пах морем и еще чем-то далеким, сладким, знакомым. — Я еще приду к тебе. И мы поиграем. Правда, Стасик?

— Поиграем, — прошептал я. Тревога исчезла, уступив место сладостной эйфории. Глаза закрывались, очень хотелось спать. Прижаться щекой к теплому, уютно пахнущему маминому животу, и провалиться в светлые сказочные грезы. — Да, Лизка-подлизка. Обязательно поиграем.

Потом, сквозь туманную дымку, я увидел лейтенанта Радова. Он на карачках быстро-быстро, гремя по полу железом брони, ринулся в открывшуюся черную бездну. Двое оперативников несколько секунд стояли неподвижно, а затем двинулись за командиром…

В нос ударил терпкий химический запах, и я открыл глаза. Надо мной склонилась доктор Джессика Форд, и вид у нее был явно обеспокоенный. Волосы спутаны, глаза красные, нервно бегающие. За ее спиной маячил силуэт лейтенанта Радова.

— Ну, слава Богу, инспектор, — с облегчением выдохнула она. — Мы уже хотели вас списать.

— Помогите сесть, — просипел я, делая попытки упереться на локти. Тело казалось одной большой гематомой. Особенно сильно болели руки.

Я лежал на жесткой койке в медотсеке одного из шаттлов. Вокруг все белое: стены, пол, потолок. И воздух будто бы тягучий и жирный, как парное молоко. Но совершенно чистый, без посторонних тошнотворный запахов.

— Вам уже лучше? — без особого интереса спросила доктор. И тут же, не дождавшись ответа, вколола очередной препарат.

— Как я здесь оказался? — задал я встречный вопрос, посмотрев на Радова. — Это вы меня вытащили, лейтенант?

Тот молчал, отводя взгляд. Он явно не хотел говорить на эту тему.

Я тут же почувствовал неладное. Вдруг вспомнил, как сверкнули в проеме двери его железные пятки. Надо же, по-собачьи бежал…А дальше — ничего. Пустота и тьма кромешная, словно побывал в кабинете мнемотехника.