Император Бубенцов, или Хромой змей

Это тоже было правдой. Однажды их привезли в Третьяковскую галерею. На картине Васнецова «Баян» в старце с длинными седыми космами, развевающимися на ветру, Ерошка узнал своего прадеда. Ничего особенно не связывало Ерошку с прадедом, который не сказал ему за всё детство ни одного слова. То ли прадед забыл уже все человечьи слова. То ли давно уже сказал людям всё и больше не нуждался ни в каком общении. Целые долгие летние дни маленький Ерошка проводил с ним на Угре, сидя в рыбачьей лодке. Они кружили в тихих затонах, где у прадеда были расставлены сети.

Солнце пылало в самом зените, стрекоза неподвижно висела над струящейся водой. Звенящая тишина стояла в мире. Прадед, положив на колени весло, сидел на корме и сквозь Ерошку глядел в какую-то свою даль. Прадед был далеко-далеко, на том берегу, за горизонтом. Ему, как говорили люди, было сто три года.

Ерошка опускал руку в прохладную прозрачную воду, пытаясь поймать водяного жука. Но вода преломляла пространство, жук оказывался не там, где казался. Ерошка ладонью тревожил отражение стоячих облаков. Весь этот долгий-предолгий день они проводили в полнейшем молчании.

Когда на закате солнца возвращались домой, ветерок с реки шевелил невесомые пряди, отводил в сторону длинную белую бороду прадеда. Ничего с тех пор не видел Ерошка белее этой бороды, белее и легче этих развевающихся на ветру невесомых прядей.

Никто уже не помнил настоящее имя прадеда, а уж тем более отчество. Они как будто потерялись во времени, стёрлись, как стираются, покрываясь мхом, буквы на камне. Все люди в деревне называли прадеда странным для этих мест прозвищем – Рур, а ещё дразнили «варягом».

Пророчица, перебирая карты, прорицала прошлое… Громом рокотала даль за горизонтом, за рекою Угрою. В суровых древних горах и отрогах трубили трубы, сработанные из рогов тура. Струны славу ему рокотаху.

Но откуда, откуда знала всё это проклятая гадалка? Как будто сам чёрт делился с нею своими сведениями. Выкрикивала она, горя глазами, страстно, глухо:

– Потомок Рюрика Новгородского, он же – Ререк, или Рорег, или Рюрик Ютландский, маркграф Рустрингена, наследник ободритского княжества по линии своей матери из династии Гогенцоллернов!

Тут Роза приостановилась, вгляделась внимательно, поднеся карту к самым глазам, а затем торжествующе прокричала:

– Дан! Дан, а вовсе не швед, из династии Скьолдунгов. О, какое великолепное грядущее! Слухай, слухай…

Теперь они как будто мечтали вместе. Вернее, Роза озвучивала и рисовала перед его мысленным взором волшебные живые картины. Картины эти, от одной карточной сдачи до следующей, становились всё ярче, всё живее, всё красочнее и соблазнительней! Это был своего рода сеанс психотерапии, основанный на карточных гаданиях, который совершенно бескорыстно провела с ним прекрасная Роза Чмель. Она удивительно точно, в деталях рассказывала ему о его бедном прошлом. Но ещё точнее, ещё убедительнее рассказывала она о блестящем будущем. О грядущем, в котором наконец-то воплотятся в жизнь все его самые смелые заветные мечты. И в которое они войдут вместе, взявшись за руки.

– Вчера у нас состоялась официальная помолвка, – сказала Роза. – Это, конечно, формальность. Но мы обязаны соблюсти все пункты.

– Наша помолвка?

Бубенцов не любил затяжных отношений даже и с красивыми женщинами. Справедливо опасаясь тех тягот, что неизбежно при этом возникают.

– Так. Свадьба через полгода, – напомнила Роза. – Не забывай об этом, дорогой.

– Это обычай здесь у вас такой? – стараясь быть ироничным, произнёс Ерошка.

Он надеялся отшутиться.

– Свадьба назначена, – сказала Роза Чмель строго. – Стала бы я отдавать свою чистоту и невинность первому встречному? Как ты думаешь, дорогой?

– Думаю, не стала бы.

– А чему ты усмехаешься?

– Отпадает, – сухо сказал Бубенцов. – Женат уже. И даже, страшно тебе признаться, – венчан! В церкви в Сокольниках!

Роза прикрыла глаза, заговорила:

– Твоя нынешняя жена уверена в себе, спокойна, насмешлива. Тактична, снисходительна к твоим слабостям. Что говорит об её уме. Ей свойственна погруженность в собственные мысли и чувства, отсюда некоторая милая рассеянность. Но притягательная замкнутость её души заставляет тебя нервничать и переживать.

Бубенцов чувствовал, что чертовка говорит как по писаному, выражается чужими, казёнными, как будто заученными фразами. Но поразительно верны были её слова. Все попадали в точку.

– Венчание действует только на верующих, дорогой.

– Пусть так. Это неважно. Хотя в определённой степени я верующий человек. А важно вот что. – Бубенцов похлопал себя ладонью по левой груди. – Место занято.

– Ты любишь её! Зачем же ты спал со мною, дорогой?

«Зачем-зачем?.. А и вправду, зачем?..»