Император Бубенцов, или Хромой змей

Только смерть избавит от тоски и от всех тягот здешней жизни, только смерть! Подкрепившись немного этой мыслью, Ерошка взялся припоминать события вчерашнего дня. Предстояла сложная, кропотливая работа по реконструкции прошлого. Сознание сохранило только некий общий, размытый образ произошедшего. Гармоническая последовательность событий успела разрушиться. Всплывали вдруг из хаоса некоторые мало связанные между собой эпизоды и артефакты.

Начиналось всё в театре, и так славно начиналось! Серебряный рог, здравицы, портвейн «три топора». Затем как будто веселье продолжилось в «Кабачке на Таганке». Потом, кажется, был скандал в ресторане «Асмодей». Как прибыли они, пешим ходом или на такси, совершенно изгладилось из памяти. Было весело, здорово, пёстро. Здоровался, обнимался, чокался. То и дело окликали. Ходил от столика к столику, пил там. За одним из столов завязался спор с долговязым стилягой в шарфе. Шарф запомнился отчётливо, поскольку с помощью его незнакомец был повергнут на пол. Были затем крики, был Бермудес, который оттаскивал Ерофея. А незнакомец куда-то делся вместе со своим шарфом, оставив в руке Бубенцова горсть серых волос.

И всё это рыцарство совершалось в честь прекрасной дамы – Розы Чмель. Бубенцов вернулся к ней, отряхивая ладони, но никак не мог избавиться от серых волос. Они наэлектризовались, липли к пальцам. Роза была в красном платье, с алой розой в чёрных с золотом волосах. От неё исходила огнедышащая сила…

Теперь Ерошка Бубенцов напряжённо вслушивался в чужое дыхание за спиной. Она ли? Или какая-нибудь иная?

2

Лежал не шевелясь, напрягая слух. В какой-то момент вспыхнула дикая надежда – показалось, за спиною дышит не человек. Определённо не человек. Какое-то иное существо, но только не голая женщина. Может, кот или даже собака. Городским собакам частенько позволяют забираться в человечью постель и там дрыхнуть.

Опираясь на локоть, осторожно стал переваливаться на спину, приподниматься. Она лежала на груди. Бубенцов видел затылок и вытянутую, как у пловчихи, руку женщины. Да, это была, кажется, та. Скорее всего, та, поскольку брюнетка с отливом в рыжину. Плыла она кролем.

Надо было как-то выкарабкиваться. Выбираться из бездны, восстанавливать себя, склеивать разбившуюся в мелкие осколки жизнь.

«Почему не позвонил вчера?»

«Почему? Пьяный был, вот почему».

«Бабы пили с вами?»

«Какие там бабы, Вер? Сама подумай. Чисто мужская пьянка».

Не поверит, пожалуй. Лучше так:

«Была там одна. Или две, я уж не помню. Ну, ты её знаешь. Алкоголичка из отдела кадров. Она всегда подсядет на халяву…»

Про «одну или две, не помню» – это хорошо, важно только произнести естественным голосом. Вера наверняка звонила ночью Бермудесу. Затем Поросюку. Эти не выдадут, скажут, что потерялись ещё с вечера. Надо согласовать.

Мозг работал, пусть с перебоями, провалами, но эта работа мозга отозвалась благотворно на психике. Прошёл первый, парализующий волю, ужас. Теперь им владели тяжкое смятение, запоздалое раскаяние.

Тихо двигая локтями, Ерошка пятился в изножье кровати, стараясь не коснуться, не потревожить спящее существо, которое всё ещё не разглядел толком. Несколько раз малодушно замирал, сторожа перемены в её сонном дыхании. Соскользнул, тихонечко тенькнул кончиками ногтей по паркету. Выждал, мелко перебрал локтями, пресмыкаясь тихо, как игуана. Тяжело же, оказывается, игуане пятиться, слишком мешает хвост. Послышался короткий всхрап, замерла чуткая игуана.

Женщина пошевелилась в сонной неге. Перевернулась на спину. Да, это была та самая, увидеть которую сейчас он и опасался, и надеялся. Та самая весёлая, остроумная, распутная Роза Чмель, которая появилась вчера и, разбив все запоры, ворвалась в его жизнь.

Теперь, без алой розы в волосах, с закинутой рукою, Роза показалась ему ещё привлекательней. Карминные, жаркие губы сухо пылали на бледном, страстном лице. Чёрные волосы с бронзовым отливом, которые он вчера трогал своей пьяной лапой, доказывая ей, что это театральный парик из конской вороной гривы, рассыпались по белой наволочке. Она лежала на спине, нагие раздвоивши груди. И тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь её во сне.

Стала подниматься внутри Ерофея тёмная муть. Бубенцов почуял, как снова наливается, вскипает силой… и поспешил поскорее вырваться из западни, полной уже света наступающего дня. Свет страшил его. Недаром он чувствовал себя мерзкой игуаной. Босиком, на цыпочках, опираясь на хвост, пробежала бесшумная игуана до приоткрытой створки двери, прошмыгнула в щель.

Далее Бубенцов, не совсем твёрдо держась на задних лапах, двинулся незнакомым коридором. Старался не стучать когтями по паркету. Едва не задел торчащий из стены сувенир в виде рогатой коровьей головы с подвешенными на шее жестяными колокольчиками. Изделие чешских мастеров, ширпотреб. Точно такое же висело и у него дома. Только не слева, а на правом простенке.