– С дороги, милочка! – загремел оперный бас.
Отодвинув суфлёра Рыжикова, тщедушного, кроткого человека, страдающего базедовой болезнью, Игорь Борисович пошёл, возвышаясь над всеми на целую голову. Проследовал мимо Бубенцова в развевающемся чёрном плаще, шурша наклеенной бородой.
– Каин очнулся! – объявил громовым голосом, подходя к зеркалу, переминая и оглаживая бороду. Оскалился, тряхнул гривой, стал коротко рыкать, мощно двигая губами. – Чер-р-ти! Ни на кого нельзя положиться!
– Чарыков в запое! – горестным сопрано откликнулась Полынская. – И Смирнов с ним вместе. Только роль получил, а не бросил товарища. Парой запили. Теперь недели на две…
– На три! – рыкнул Бермудес.
Подобное объявление, сделанное в каком-либо ином учреждении или коллективе, могло бы вызвать огромный скандал. Предположим, перед началом испытаний крылатых ракет в кают-компанию явился бы мичман и объявил: «Начальник штаба в запое!» Нельзя обычному человеку даже и представить такое. Здесь же сообщение не произвело особенного впечатления ни на кого. Наоборот! Послышался надтреснутый, но очень бодрый голос Шлягера:
– Горе не беда! Спасибо тебе, Господи, за то, что мы не такие, как Чарыков и Смирнов!
Все взгляды обернулись к Шлягеру. И Шлягер, отвечая на молчаливый вопрос, произнёс громко, торжественно, с напором:
– Есть на кого положиться! Государя сыграет Ерофей Тимофеевич Бубенцов!
Ерошка с подозрением прищурился на Адольфа: не подстроено ли специально? В последнее время он не всегда точно мог определить, какие события в его жизни произошли сами по себе, а какие режиссированы циничной умелой рукой.
– Созрел! Давно созрел талант! – Шлягер повёл рукою, как будто призывая в свидетели всех окружающих.
Истинную правду говорил Шлягер. Бубенцов и сам не раз думал о том же, почти такими же словами.
– Роль шута при царской особе я беру на себя! – предупредил его вопрос Шлягер. – Давайте же, дорогой бесценный друг, обменяемся личинами.
– Ну, что ж, – сказал Бубенцов, принимая горностаевую шубу. – Попытка не пытка. А Блудная Страсть кто вместо Смирнова?
От радости и волнения сердце сбивалось с ритма, стучало с перебоями.
– Блудную Страсть сыграет Роза Чмель! Вы ещё не знакомы? Завидую! – Шлягер пакостно улыбнулся, все свои зубы выставив вперёд. – Царица соблазна!
Невнятно ропотала тёмная бездна зрительного зала.
Кому он нужен, добродетельный, разумный, справедливый царь? Кому интересен? Никому! Бубенцову, привыкшему валять дурака, кривляться шутом, было скучно. Публика реагировала так же вяло, а раза два из задних рядов слышался тихий, протестующий свист Варакина.
Но выступила наконец царица – Роза Чмель. Бубенцов не видел момента её появления из-за кулис, поскольку лицом обращён был к залу. Но всё понял по реакции публики. По вздоху и стону, что пронёсся над креслами. По тому, как отвалились челюсти у сидящих в первых рядах. Коротко ахнул кто-то в заднем углу, уронил бинокль. А из уст Варакина вместо свиста зашелестело шипение.
Бубенцов обернулся и увидел царицу Розу. Царица, победительно, властно усмехаясь, приблизилась к нему на расстояние дыхания. Алые сахарные уста раскрылись, сверкнули бриллианты во глубине рта… Она знала сокрушительную силу своего блудного соблазна. Удивительно, как неравномерно, как несправедливо распределяются дары! Прилежной, честной труженице, ответственной, трезвой, скромной, тело даётся постное, плоское, костистое. А ветреная, безалаберная шаболда получает такое великолепие!.. О, как несправедливо!
Роза вилась вокруг Ерофея, манила, высовывала раздвоенный кончик языка, ускользала, приближалась. Касалась его, задевала горячим бедром, проводила тугой грудью по его спине. Он хватал воздух пересохшим ртом, забывал реплики, тянул ненужные, нелепые паузы. Но, к счастью, зрительный зал не замечал оплошностей. Зрительный зал точно так же мучился вожделением, не мог отвести глаз от соблазнительных прелестей полуобнажённой блудницы.
Адольф скакал рядом, звенел бубенцами, вертелся чёртом, скалил зубы. Надевал козлиную голову на плечи, блеял, мекал, тыкался рогами в грудь Бубенцову. Ему, пожилому, не очень здоровому человеку, тоже доставалось от избытка Розы Чмель, и на него изливались обильные жаркие дары. Шлягер, давно растративший пыл юности, всё же не мог утерпеть. Раза два или три посередине действия бросался прочь. Не докончив реплики, срывался, бежал за кулисы, где тесной стайкой толпились балеринки из группы подтанцовки. Ломал первую же, которая подворачивалась под руку. Валил с рычанием на войлочные мешки…