– Мы свободно и сознательно служим злу и презираем любовь. Ибо идеалы Свободы противоречат доктрине о любви к ближнему. Свобода превыше любви! Но давно замечено, что, причиняя людям зло, мы в итоге, парадоксальным образом…
– Ближе к теме, пожалуйста, – попросил Скокс. – Образнее.
– Образнее говоря… – Шлягер немного обозлился оттого, что собеседник перебил течение мысли. – Вот вам образнее. Откуда берутся святые? Мы всеми силами и средствами разрушаем их жизнь, ввергаем в разорения, беды, страдания. Как там написано на скрижалях ваших? «Dum spiro – in agonia». Пока живу – мучаюсь. Но вот в чём парадокс – мы в конце концов убиваем их, мучительно, изощрённо, мы сдираем с них кожу, отпиливаем руки и ноги, они орут, извиваются от боли и умирают в конце концов…
Говоря это, мельком взглянул на Скокса и поразился тому, как переменился весь облик этого серого, заморённого мыслящего существа. Вострая мордочка Скокса оживилась, глаза горели страстным блеском, всё в нём шевелилось, играло – от колен, локтей до кончиков пальцев. Весь озарился мрачной радостью, рот кривила усмешка, похожая на трещину…
Адольф даже примолк на секунду, жалея лишать столь непосредственной радости своего собеседника.
– Жертва умирает в муках и кровавых слезах, оставляя в ваших лапах всего лишь сморщенную свою шкурку, пустую оболочку. Вы вдруг замечаете, что держите в руках сломанную куклу. Да и та на ваших глазах рассыпается в прах.
Скокс глянул на свои ладони, беспомощно оглянулся, точно ища пропавшую куклу, которую только что держал в руках.
– А то главное, ради чего всё это и затевалось, от вас ускользнуло. Более того, именно благодаря тем страданиям, которые вы нанесли этому существу, оно теперь блаженствует вечно. Душа его спаслась! Так, по крайней мере, говорит запретная Книга.
Шлягер замолчал, взволнованно и часто дыша. Боялся, что наговорил слишком много непочтительных вещей.
– Врёт ваша Книга, – скептически ухмыльнулся Скокс. – Как может блаженствовать то, у чего отнята материальная основа? Что такое истинное наслаждение? Вы, может быть, недопонимаете. Разъясняю вам на пальцах.
Скокс растопырил короткие пальцы, стал перечислять наслаждения:
– Радости человеческие совершенно очевидны. Иметь много денег. Вкусно поесть. Выиграть в карты. Напиться вином. Овладеть самкой. А ещё лучше – утроить свальный грех. Это, так сказать, самые распространённые блага.
Шлягер, прислонившись к косяку, одобрительно кивал.
– Затем следует более высокая градация. – Скокс продолжал топырить пальцы. – Искупаться в лучах славы – раз. Возыметь власть над ближним – два. Казнить всякого по своему произволению – три. Разве есть хоть малейший изъян в моих рассуждениях? Разве не в этом состоит смысл жизни?
– Плюнуть сзади красивой женщине на воротник, – подсказал Шлягер.
Но Скокс, по-видимому, не расслышал реплику, весь погружён был в приятные мысли. Полубес, пользуясь паузой, сказал:
– И это правильно! Ибо естественно! А у них что проповедуют? «Возлюби ближнего»! Чушь какая! Средневековое мракобесие! Вы оглянитесь на этих ближних. – Полубес обернулся на Шлягера. – Такую гадину возлюбить! Просто уму непостижимо!
– Я вам более того скажу, – вклинился Скокс. – «Люби врагов своих»!
– Врагов! Какая прелесть! Ох-ха-ха-ха-ха… – немного принуждённо рассмеялся Шлягер и в свою очередь поглядел на Полубеса. – То есть такую же гадину, как ближний, но которая ещё и пакостит, вредит тебе.
– Кто тот длинный человек? – ровным голосом произнёс вдруг Скокс.
– Какой человек, ваша серость? – спросил Полубес, оглядываясь.
– Тот, что полчаса уже наблюдает за нами. Вон он, выглядывает из-за фонаря.
– А-а… Это, ваша серость, дознаватель. Из Таганского отделения полиции, – доложил Полубес. – Как раз нашим делом занимается. Дотошный. Везде проникает. Около замка в Красногорске намедни крутился. И фамилия соответствует – Муха.
– Муха эта не слишком ли назойливая? – сказал Шлягер. – Прикажете прихлопнуть?
– Рано, – усмехнулся Скокс. – У мух зрение фацетное. Фрагменты видит, но цельной картины составить не может. Я сам прихлопну эту муху. Но попозже. Ближе к концу.
В это самое время к киоску подошли двое гопников в спортивных штанах и одинаковых кожаных куртках. Один сутулый, коротконогий, длинноволосый. Кепка надвинута на самые глаза. Другой спортивного телосложения, плотный.
– Отодвинься, шлык, – сказал плюгавый, вскинул руку и ловко ткнул большим пальцем в самый кончик носа Шлягера.
Адольф отшатнулся, взвыл от боли и неожиданности, едва не свалился за киоск. Трость упала на асфальт, запрыгала с костяным звуком. Плюгавый в кепке коротко рассмеялся, обнаружив бесстыжую чёрную дыру в зубах. Цвыркнул слюной на ботинок Шлягера.
– Ну что, чурка? – обратился к Скоксу. – Бабло приготовил?
И Шлягер, и Полубес оцепенели от священного ужаса.
Однако, к их удивлению, Скокс засуетился, как будто даже сконфузился. Вскинулся, извлёк из-под сиденья небольшой пакет, протянул бандиту. Тот приоткрыл, заглянул внутрь.
– Верю, – сказал он. – Но гляди, гнида! Если что…