Император

— Я и партия, что мною возглавляется, просит Его Величество, соизволения на активизацию переговорного процесса. Предположительно, конференция может пройти в Аахене. Мы готовы пойти на соглашение, если за Пруссией сохранится в вассальной зависимости с элементами самоуправления Саксония. Богемия возвращается Австрии. Проблема Восточной Пруссии стоит во главе угла, но русские, как я думаю, готовы западную часть Восточной Пруссии отдать Фридриху, — докладывал Пелэм.

Король уже хотел было заканчивать разговор, но резануло то, что русские забирают не всю Восточную Пруссию, оставляя клочок земли и Фридриху.

— Вы подставляете Польшу? Пруссии нужна будет единая граница с теми жалкими территориями, что русские готовы упустить. И почему Петр хочет что-то отдавать Фридриху? — спросил король.

— Ваше Величество относительно польского вопроса, то, да, это придется сделать. Речь идет о средне и дальне срочных перспективах. Общая русско-прусская граница — это первый шаг к конфликту этих держав. Фридрих, несомненно усилится за счет Саксонии, он умеет выжимать все соки из своих территорий. У нас появится бульдог, которого, отпустив с повадка, станет возможным натравить на медведя, — ответил премьер-министр.

— Что-то сегодня Вы все чаще используете образность в докладе! Впрочем, это дает большее понимание ситуации. Польша, конечно, важна, но тут пусть французы думают, они больше заинтересованы. Нам же нужно еще решить, какой кусок отхватить от османского пирога, — Георг улыбнулся. — Ваша образность мышления заразительна.

— Я думаю, что Англии нужен Египет! — заявил Пелэм.

— Вы лелеете надежду когда-нибудь, но построить канал к Красное море? Это было бы, безусловно хорошо, если не русские, довлеющие над коммуникациями. Но лучше быть с Египтом, чем без него. Думаю, Петр пойдет на то, чтобы поделиться к французами Дамаском или Бейрутом с Ливаном. Уверен, что Палестину, царь-схизматик оставит себе, — размышлял король.

— Я так же думаю, Ваше Величество. При этом нам необходимо начинать плотно работать с персами. Вооружать их, обучать. Они должны быть сильно злыми на русских. Не следует забывать и о том осколке Османской империи, который, скорее всего, оставит Россия. Петр оказался не настолько глуп и недальновиден, чтобы взять под свою опеку всех турок. А жаль… Россия бы надорвалась кормить такую прорву людей, — премьер-министр дождался вымученного кивка, в знак согласия от своего короля и решил быстрее заканчивать разговор. — Мы должны работать над тем, чтобы одномоментно через семь-десять лет Российская империя столкнулась с персами, турками, шведами, Пруссией, вероятно, с Австрией. Мы с французами так же поучаствуем в веселье.

— Хорошо бы! Иначе Англии будет сложно с таким геополитическим соперником, — констатировал король, привставая, чтобы закончить аудиенцию.

Где же это русское масло?

* * *

Петербург

17 октября 1752

Я устал. Насколько же был утомителен последний месяц! Если раньше я думал, что вот, война, взятие Константинополя, первые решения, когда я стал соправителем и после императором — все это оказалось утомительным, обременительным и тяжелым трудом. Но последний месяц — это каторга. Если бы в моем штате присутствовал психолог, то обязательно бы зашел разговор о профессиональном выгорании. Но я старался! Делал все, что от меня требуется. Не предавался излишествам в питие, не ездил на охоту, не волочился за юбками, а работал.

Не легко дался указ о секуляризации церковных земель. Арсений Мацеевич, вдруг, скончался в объятиях монашки. О, Боже, я — чудовище! Этот священник действительно верил в то, что делал и был принципиальным. Такого бы себе в соратники. Но нет, если бы не был кардинально решен вопрос с архиепископом, то я бы получил мощную оппозицию в церкви. Здесь и до Раскола недалеко. Но, что сделано, то не вернуть, да и стань передо мной опять выбор, Раскол или смерть уже пожившего человека, я бы и сейчас выбрал второе. В иной истории Мацеевичу лишь немного не хватило до того, чтобы поднять свою паству на бунт. Его арест и низложение сделало из церковника мученика и добавило не одну каплю в чашу недоверия екатерининской властью. Может быть какие-то корешки от того дела также подкармливали дерево народного недовольства, что породило бунт Пугачева. Теперь имя Арсения Мацеевича оболгано, при том, что он не успел сказать свои главные резкие слова осуждения земельной реформы, направленной на церковные владения.