Иммигрант

Улицы были практически безлюдны, ходило только несколько туристов из Китая с фотоаппаратами, все магазины и музеи были закрыты. Во-первых, это было утро, а во-вторых, все праздновали Рождество. Мы продвигались в глубь города, время от времени жалея только о том, что не имеем зонтов, так как дождь то усиливался, то переставал. Мы подошли к улице «Красных фонарей», прошлись по ней несколько раз, глазея на прекрасных и не очень дам! И в то же время, мечтая о том, чтобы у каждого из нас в кармане оказалось парочку лишних сотен баксов.

— Смотрите! — крикнул Петя, — там бар открыт!

Я посмотрел в сторону и увидел небольшой, ничем не примечательный паб, возле двери которого стояла большая бочка с пепельницами, а на окнах висели тяжелые, деревянные ставни. Этот паб со стороны больше напоминал наполовину разрушенный пиратский корабль после крушения. Мы зашли внутрь: интерьер чем-то походил на старую рыбацкую хижину. Там стояли уже не новые, массивные деревянные столы и стулья темно-коричневого цвета и такие же большие бочки, как и снаружи, возле которых стояли высокие стулья; на стенах висели рыбацкие сети, канаты и якоря. Людей было мало. Мы подошли и сели за бочку, стоявшую возле окна, при этом успев махнуть по пути бармену и заказать три пива. Деньги были у всех, но, как я понял, тратить их особо никто не хотел, по своим личным соображениям; сигареты были у меня и у Пети, Яврюха, как говорится, свои не курил. Мы сидели, разговаривали и наслаждались пивом и сигаретным дымом. Допив последний глоток третьей кружки, мы уже собрались уходить, как неожиданно к нам подошёл немного выпивший мужчина, лет сорока, ничем не примечательной внешности, среднего роста, с редеющей светло-русой головой, щуплого телосложения. Он представился, сказав, что его зовут Эндрю, и сам он коренной амстердамец. Узнав, откуда мы, очень обрадовался, добавив, что он моряк и работал на корабле вместе с русскими моряками. Эндрю сказал, что безумно рад нашей встрече и хотел бы угостить нас пивом. Отказываться было бы неприлично, поэтому мы с удовольствием приняли такое щедрое предложение. Эндрю отлично говорил по-английски, не то что мы втроём. А также он хорошо владел и французским языком. Поначалу Яврюха переводил нам каждое слово: Эндрю рассказывал о своих приключениях на корабле, о том, какие у него были хорошие и «верные» русские «друзья»; рассказывал, как пьяные русские матросы («верные друзья»), узнав о том, что он гей, привязали его за ноги канатом и бросили за борт идущего судна, подтягивая время от времени, чтобы убедиться в том, что жив, а затем бросали обратно…

— Им просто не нравилось, что я гей, — говорил Эндрю, расплывшись в умилённой улыбке.

И всё это он рассказывал с таким восторгом и энтузиазмом, что мы смотрели друг на друга с недоумением.

— Ты всё правильно переводишь? — спросил я у Лёхи.

— Слово в слово! — сказал Лёха, смеясь, — мне кажется, что он больной на голову. Видимо, эти выбросы за борт не пошли ему на пользу. Чему тут радоваться, не понимаю, — добавил он.

Мне стало его по-человечески жаль.

— Пойдёмте уже! — предложил я и поднялся со стула.

Эндрю увидел, что мы собираемся, и стал громко говорить:

— No, no please, stay! Barmen, more beer please and food (пожалуйста, не уходите, бармен принесёт ещё пива и еды)!

Давайте останемся, куда торопиться? Человек хочет нас угостить! Брюса, садись, — настаивал Яврюха.

Петя сидел уже пьяный и только улыбался от счастья, не говоря ни слова. Мне одному уходить, конечно же, не хотелось, тем более что Эндрю уговаривал остаться. Нам принесли ещё пива и три порции жаркого. Я ужасно хотел есть, как и всегда, наверное. Мясо с картошкой в подливе и тушеные овощи — это блюдо было невероятно вкусным. Мы ели с таким аппетитом и скоростью, что можно было подумать, что мы с голодного края и что последние несколько дней вообще ничего не ели. Эндрю сидел и смотрел на нас с восторгом, при этом улыбаясь и время от времени приговаривая на русском языке с сильным акцентом:

— Русские моряки — мои друзья!

Это, наверное, всё, что он запомнил и говорил на русском языке.

Потом он пододвинулся как можно ближе к Лёхе и стал шептать ему что-то на ухо. Я смотрел на Лёхину реакцию, у которого в это время глаза чуть не повылазили из орбит. Он посмотрел на Эндрю и на меня.

— Что случилось? — спросил я его.

— Брюса, ты влип… Он в тебя влюбился! — сказал Лёха.

— Всё, валим! — сказал я и вскочил со стула.

— Нет! Подожди, — останавливал меня Яврюха, взяв за руку, — пускай ещё пива купит и сигарет. Смотри, он уже еле сидит, ещё кружка — и свалится.

— А нам что с этого? — спросил я.

— Как что?! Он свалится, а мы возьмём его кошелек! — говорил Яврюха, смотря на меня своими маленькими хитрыми глазками.

Петя сидел и одобрительно кивал. Эндрю наклонился к Лёхе и опять что-то шепнул ему на ухо.