Иммигрант

Богдан рассказывал, что «в роду у него были евреи», поэтому его легенда, по которой он сдался, основывалась на антисемитизме. Правда это была или выдумка — кто же знает среди такого контингента доверять кому-либо, а ещё хуже — верить, было бы глупо, но сильно в подробности рассказа он не вдавался, да и я не расспрашивал, так как успел повстречать уже много таких псевдоевреев в лагере, к тому же имел приличное представление, о чём может вещать такая легенда. «За день до нашего с Антоном вылета в Бельгию, — вспоминал я рассказ Богдана, — мы были в гостях и изрядно выпивали, но не просто так, а для смелости. Один из наших друзей, у которого мы находились в этот вечер, уже успел побывать за границей и прекрасно знал весь этап, который проходят беженцы, именно он посоветовал нам с Антоном усилить антисемитскую легенду и выжечь клеймо на плече в виде звезды Давида. Ты не представляешь, Роберт, сколько нам пришлось выпить, прежде чем мы приступили к выжиганию. Я столько в жизни не пил! Ты же сам понимаешь, чтобы остаться в Европе, надо чем-то жертвовать. Нужных документов, подтверждающих моё родство, у меня нет, поэтому пришлось жертвовать собой. В общем, когда мы сидели уже практически никакие, наш с Антоном друг Николай (Ник) занёс в комнату вырезанную из металла звезду Давида и плоскогубцы». «Похоже, что ваш друг уже готовился к вашему приходу?!» — сказал я тогда Богдану слегка иронично. «Да! — усмехнувшись, ответил он, — Ник уже проделывал эту процедуру другим ребятам, которые сейчас в Голландии, и по моим данным они там неплохо устроились. Поэтому мы знали, на что шли. „Ну, кто будет первый?“ — спрашивал нас с Антоном Николай. Антоха не растерялся и вызвался первым. Я решил повременить и пронаблюдать весь этот процесс. Пока мы с Антоном о чём-то говорили, Ник закатал ему рукав и пошёл на кухню. Я сидел лицом к кухне и видел, как Ник накалял звезду на газовой плите, держа её плоскогубцами, когда она покраснела, он быстро пошёл к нам. „Держите его“, — сказал Ник спокойным и уверенным голосом. Антоха же в это время сидел с полузакрытыми глазами и ничего не видел, он уже практически спал. Поэтому держать его нам не пришлось. Ник быстро подошёл сбоку и сильно вдавил звезду в плечо Антохе. Спустя несколько секунд тот заорал как резаный, а я сразу же протрезвел! Ник взял бутылку водки и, плеснув на плечо, сунул её ему в руку, тот залпом осушил полбутылки.

Меня потом долго уговаривали… Я еле согласился, но попросил Ника не вдавливать звезду глубоко. Взяв в зубы деревянную ложку, я с горем пополам пережил это мучение. Помню, как Богдан тогда закатал рукав джемпера и показал мне это чудо искусства, где на плече вырисовывался свежий неглубокий ожог в виде Звезды Давида».

Вот и сейчас, вспомнив эту историю, сидя за столом, ужиная и одним ухом слушая рассказ Богдана о его времяпровождении в Голландии, а другим — очередную перепалку Вовы с Юрой К, я непроизвольно погружался в нирвану, и мне виделось как бы со стороны моё тело, сидящее за столом в кругу этой компании, и яркий свет лампы, с высоты которой я всё это слушал и наблюдал. Вова Завхоз и Юрий К всегда находили, о чём поспорить, и делали это очень отчаянно, порой даже сильно стуча кулаками об стол, доказывая каждый свою правоту.

Мы чокнулись и допили с Богданом оставшийся в бокале виски.

— Ну всё, мне пора, — сказал Богдан, не спеша поднимаясь из-за стола.

— Чего так скоро? — спросил его Юра К.

— У меня в лагере есть ещё кое-какие дела.

— Окей, пойдём, я тебя провожу, — предложил я.

— Нет, Роберт, не надо. Я сам хочу пройтись.

— Как хочешь, — сказал я.

Я проводил Богдана вниз по лестнице, закрыл за ним входную дверь и поднялся обратно в квартиру. Не прошло и двух минут, как мы все услышали громкий душераздирающий крик с улицы:

— Помогите!

Кричал Богдан, мы все узнали его голос и бросились вниз. Выбежав на улицу, увидели Богдана, сидевшего на земле метрах в двадцати от подъезда, опустив голову и подпирая спиной здание напротив. Вход в подъезд дома, в котором мы жили, находился в узком, слабо освещённом переулке, через который, конечно же, проходили разные прохожие, но до сегодняшнего дня всё было тихо и мирно. Богдан сидел и плакал, и в большей степени не из-за того, что его ударили и обокрали, нет! Ему было обидно до глубины души, что он приехал в высокоразвитую, цивилизованную и свободную страну, убегая без оглядки от точно такого же беспредела, творящегося в Совке, — и тут на тебе, всё рухнуло в одно мгновенье. Сказка разрушена. «А может, оно и к лучшему», — подумал я про себя. Ведь здесь, в Европе, уже не всё так гладко, как люди себе это вырисовывали. И мне кажется, что всех, кто приезжал сюда и парил в облаках, реальность происходящего рано или поздно ставила на своё место. И все те нации, которые приехали сюда разрушать, а не созидать, — им это прекрасно удавалось. Порой складывалось такое впечатление, что сама Европа сопутствует им в этом и что никто не собирается это нашествие прекращать, а тем более с ним бороться.