Имитатор

— Как же мне вы все надоели со своей грызнёй! Цапаться запрещаю! Поняли меня? — Птицын медленно сел. — Что будем предпринимать? В любом случае информация очень серьёзная. Какие будут предложения? Вы-то что считаете, Кирилл Петрович?

Фирсов покачал головой и подвёл итог:

— Капитан Птицын прав. Всё это действительно очень странно. Слабо верится в то, что сам Краузе так глупо засветился. Но, возможно, есть и объяснение. Возможно, у наших диверсантов горят сроки, поэтому они вынуждены провести ликвидацию Старца в ближайшие дни. Для этого им понадобилась взрывчатка.

— Так что, будем планировать задержание? — заёрзал Трефилов. — Наладим взаимодействие с командованием части…

— Нет, рисковать больше мы не будем, — сказал как отрезал Фирсов. — Мы уже однажды прокололись, и Краузе обвёл нас вокруг пальца. Мы передаём эту информацию госбезопасности и пока умываем руки.

После такого экстренного совещания Фирсов отправился звонить в НКВД, прихватив с собой Васина, который являлся первоисточником полученной информации. Всем остальным Еленин велел оставаться на своих рабочих местах до особого распоряжения. Сам заперся в кабинете и велел Стёпину никого не пускать к нему. Птицын, узнав, что его лишили даже возможности участвовать в задержании, не находил себе места. Он отправил Трефилова за водкой, а Корниенко велел идти к нему в отдел. Спустя полчаса в кабинет постучали.

— Ну кто там ещё?! — рявкнул Птицын.

В кабинет зашёл Фирсов и, не дожидаясь приглашения, уселся на ближайший стул.

— Нервничаете? — спросил москвич.

— Ещё бы! Мне теперь уже даже в задержании преступников не дают принимать участия! Дожили!

— Не преступника, а, возможно, целой диверсионной группы, в состав которой входят лучшие бойцы элитного немецкого спецподразделения. Не убивайтесь так!

— Вам легко говорить — вы-то туда поедете.

— Разумеется, куда ж без меня! Кстати, давно хотелось поговорить с вами по душам, но как-то не было возможности. Я вижу, вы не совсем довольны случившимся.

— Недоволен — это ещё слабо сказано, — зарычал Птицын. — Я просто в ярости!

— Может, хватит уже изображать из себя обиженного?

— Вы в своём уме?

— Я-то в своём, а вот вы, видимо, немного притомились. Однако ничего такого не подумайте: я искренне хочу вам помочь. Понимаю: в вас что-то надломилось, поэтому вы так резко на всё реагируете.

— Я… резко реагирую? — Птицын принялся постукивать пальцами по столу.

— Совершенно верно. Я понимаю, что вы посвятили себя борьбе с преступным миром, вы совершенно искренне считаете, что это ваше призвание…

— Я опер. Не какое-нибудь приползшее в органы позвоночное существо…

— Не понимаю?

— Значит, устроившееся сюда по звонку. Я не маменькин сынок, который решил тут отсидеться, чтобы не загреметь на фронт, — я опер. Я начальник уголовного розыска. Вы это понимаете? Столько лет уже бьюсь с такими, как Паша Кастет, а тут вы…

— И после моего приезда вы сломались? — сказал Фирсов так беззаботно, что Птицын даже растерялся.

— При чём здесь ваш приезд? Хотя…

Что-то в этом лысом толстячке теперь его волновало, но это был уже не гнев. Птицын вдруг понял, что восхищается этим человеком, завидует его выдержке и спокойствию.

— Наверное, вы правы, только я сломался не после вашего приезда, а гораздо раньше. Наверное, я сломался после гибели Жени.

— Янчина, вашего друга?

— Нельзя сказать, что он был мне другом…

— Я думаю, что у вас вообще нет друзей.

Глаза Птицына сверкнули, но вспыхнувшая в них ярость тут же как будто угасла.

— Пожалуй, вы правы.

— Вот поэтому вы можете всё рассказать мне. Чужому человеку с не затуманенным местными оказиями и перипетиями взглядом. Расскажите — и вам станет легче.

— Я считал своим долгом взять Пашу и прекратить существование его банды, поэтому мы и решили внедрить к ним Женьку. Вы спросите, было ли это опасно? Не то слово как опасно! Но Женька рвался в бой, а я его не остановил. Я был одержим этой бандой, поэтому не подумал о последствиях. Однако, когда Жени не стало, я пообещал его жене, что отомщу. Не потому пообещал, что Женька был сыном моей учительницы, которую я с детских лет считал второй матерью, нет… Я — матёрый опер и просто должен был доказать это всем, включая вдову погибшего товарища.

Фирсов покивал:

— Бедная женщина! У них ведь остался ребёнок?

— Ванечка. Он считает, что его папку забрали на фронт. Пистолет мне показывал… деревянный.

— Война у многих детей отняла отцов.

— У Женькиного пацана отца отняла не война. — Птицын махнул рукой. — Да что я вам рассказываю! Короче, прокололись мы с Женькой, а потом из-за моего нетерпеливого сотрудника я прокололся снова.

— Вы имеете в виду Антона Трефилова?

— Его — кого же ещё? Ему, видите ли, показалось, что в соседнем доме совершается преступление, — и он запорол всё нам дело, а ещё тот долбаный любитель кошек Пичужкин!

— Я видел на столе у вашего начальника жалобу. Некий гражданин Пичужкин пишет, что вы хотели его убить, и просит принять меры.

Птицын сжал кулаки и зло хохотнул: