Четверо парней из Большой Черниговки, как позже узнала Надя, через пару дней заявились к тётке Марье — родственнице Анатолия Бутко. Та заявила, что её племянник пришёл лишь под утро, собрал свои вещички и ушёл не попрощавшись. «И слава Богу. Как говорится, баба с возу… Толька с малых лет парень бедовый, с ним одни хлопоты, — равнодушно ответила женщина, даже не поинтересовавшись, зачем её родственник понадобился местным ребятам. — Люська — сестра моя, мамаша этого обормота — от сына своего покоя не знала никогда, а мне он тем более не сдался. В городе теперь его ищите, а может, где ещё. Этот куда хочешь свинтить может».
Через пару дней больше-черниговские заявились в Красные Липки (так называлась Надина деревня). Они подкараулили Надю у реки и обступили со всех сторон. Синяки к тому времени у курносого залили пол-лица, он сильно прихрамывал и доставал Надю хлеще других. Надя сразу же заявила, что не знает, куда подевался её недавний кавалер. Не рассказала она и том, что произошло на сеновале. Сказала, что после танцев парень проводил её до дома и с тех пор больше не появлялся. Курносый попытался угрожать. Но Надя тут же послала их всех к чёрту, повернулась и пошла в сторону деревни. Остановить её силой парни не пытались.
Больше-черниговские искали темноволосого довольно долго. Но потом плюнули на это — видно, своих проблем хватало, — а вот Наде о той ночи забыть не удалось.
Кровь не пошла в срок — и пришлось рассказать всё матери. От того, что дочь забрюхатела в пятнадцать, родители Нади в восторг не пришли. Мать отходила её какой-то старой кофтой, при этом громко орала, потом ревела. Отец назвал малолетней шалавой и не разговаривал целую неделю. Когда стал расти живот и у Нади сменилась походка, по деревне поползли слухи, новость облетела всех. И тут случилось ещё кое-что.
Там же, у речки, где состоялся разговор с парнями их райцентра, когда Надя шла с вёдрами за водой, дорогу девушке преградила Рита Сонина. Высокая, грудь обтянута кофтой так, что пуговицы вот-вот отвалятся. Щёки румяные, а в глазах не то злость, не то прищур задорный. От такого прищура парни с ума сходят. Надя всегда завидовала Ритке, считая её первой красавицей на деревне. Рита была одной одна из тех, с кем Надя в тот злополучный вечер посетила клуб.
— Привет, подруга, — сказала Рита, выходя из кустов, когда Надя с коромыслом на плече спустилась в овраг. — Поговорить нужно.
Надя поставила вёдра на траву:
— Жарко сегодня-чего-то запыхалась.
— Уже пузо мешает? Значит, это правда, что у вас с Толькой было…
— Чего было? — Надя уже догадалась, к чему весь этот разговор.
— Ладно, дурой не прикидывайся! — Рита сделала шаг вперёд. — Значит, это ты с ним в ту ночь кувыркалась.
Надя отступила.
— С кем?
— А с тем городским, что тебя как-то из больше-черниговского клуба уводил, тогда там ещё драка у него случилась… с местными. Ну он и гад!
— А у вас с ним что… с Анатолием?
— С Анатолием… — передразнила Ритка. — Любовь у нас с ним… давняя, а тут ты… Ну он и сволочь! А ведь это тогда он ко мне заявился. Только-только тебя миловал — и сразу ко мне. Сказал, укрыться ему нужно, а я, дура, и пустила. Еду носила, укрывала, а он, значит, гад, с тобой… Ну скотина, ну я ему устрою! А тебе, гадина, нужно бы глаза выцарапать, чтобы на чужих парнях не скакала.
Надю охватила злоба.
— Только попробуй! — Она схватила коромысло.
Ритка отступила.
— Полегче ты, дура малахольная…
Риткины мать и старшая сестра три года назад померли от тифа, а трое старших братьев уже обзавелись своими семьями и жили отдельно: двое в Большой Черниговке, а третий в Куйбышеве. Риткин отец частенько ездил в город на заработки, пропадал там надолго — бывало, на несколько месяцев, а бывало, и на полгода. Ритка большую часть времени жила в доме со своей глухой колченогой бабкой, которой было под восемьдесят. У неё были проблемы с головой, и с постели она сама не вставала.
Получается, что Анатолий Бутко уже четыре месяца живёт у Ритки. Та продолжала возмущаться:
— «Пусти, — говорит, — пожить недельку-другую. Если ваши райцентровские меня найдут — мне хана, а домой мне нельзя…»
— А там-то он кому насолил? — взволнованно спросила Надя.
— Да кто ж его знает? Может, так же кому-то нос расквасил, а может, ещё чего похуже?
— Чего похуже? — ещё сильнее забеспокоилась Надя.
— Как чего? Ты ж сама видала, какой он. Чуть что — сразу за нож.
Надя вздрогнула и, опустив коромысло, спросила:
— А у тебя с ним-это…Тоже, значит, было.
Ритка скривила лицо:
— Мы с ним ещё в евонный прошлый приезд познакомились, ну и… Сама понимаешь. Только вот я, в отличие от некоторых, прежде чем ноги раздвигать, головой думаю. А ты теперь таскай своё пузо, только не думай, что ты дитём этим Тольку к себе привадишь. Чихал он и на тебя, и на ребёнка этого! Надо, пожалуй, до Большой Черниговки сходить да шепнуть кой-кому, где наш соколик прячется, чтоб ему не повадно было.
Тогда Надя просто не поверила Ритке. Думала, что она это так просто, из ревности брякнула, но выходило, что всё это было правдой.