Имам Шамиль

— На дороге. Ехал на коне. За поворотом чуть не сшиб ее. Осадил скакуна и, сам не знаю почему, спрыгнул с коня. Мы оказались друг против друга. Я смотрел на нее с удивлением и восторгом. Страх в ее больших зеленоватых глазах сменился возмущением. Она ударила коня по шее ладонью и, окинув меня надменным взглядом, поспешила пройти мимо. Обернулся, смотрю вслед. Высокая, стройная, гибкая, шла она, неся на плече копну свежей травы. Ведя коня под уздцы, я последовал за нею, чтобы узнать, где она живет. За воротами дома Дурды девушка исчезла. От сельчан я узнал, что Сану — единственная сестра семерых братьев. С того дня не переставал думать о дочери одного из богатых узденей Гехи.

— Не пробовал заговорить с ней? — спросил имам.

— Попробовал однажды.

— Что она ответила?

— Молча прошла мимо.

— Лучше поговорить с отцом, — посоветовал Шамиль.

— За тем я и пришел к тебе, самому как-то неудобно. Родных, близких нет, кого пошлешь…

— Хорошо, я приеду через несколько дней в Гехи, — пообещал имам.

Собираясь в Гехи-Мартан, Шамиль никому не сказал об истинной причине поездки. Он взял с собой Джавад-хана и десятка два муртазагетов.

Мужчины Гехи-Мартана вместе с наибом выехали встречать имама далеко за село. В полдень Шамиль в окружении огромной толпы подъехал к дому Ахвердиль-Магомы.

Многолюдно было в мечети в этот день. Люди ждали от имама важных сообщений, нового призыва к восстанию или выступлению. Но вождь на сей раз ограничился чтением проповеди. После молитвы он отделился от своих товарищей, подошел к Дурды.

Тронутый вниманием, чеченец пригласил Шамиля на обед. Гость не отказался. После обеда, когда хозяин и остальные завели разговор об урожае и делах своего общества, Шамиль, воспользовавшись паузой, обратился к Дурды:

— Дочь твоя, кажется, на выданье?

— Да, имам, не заметил, как в росте обогнала братьев.

— Жениха ей надо хорошего, под стать братьям, — сказал имам.

— Есть жених, в прошлом году сосватали.

Улыбка исчезла с лица Шамиля, но, не меняя тона, он так же спокойно, как и прежде, заметил:

— За родственника, наверное, думаешь выдать?

— Напротив, даже не за чеченца, — ответил Дурды.

— Кто же из иноплеменных удостоен такой чести? — спросил имам.

— Хаджи-Мурад хунзахский, — ответил Дурды.

Шамиль был удивлен. Вскинув брови, он переспросил:

— Наиб Хаджи-Мурад?

— Да. После тебя, имам, по мужеству и прочим достоинствам я считаю его вторым в Чечне и Дагестане.

Шамиль не доверял Хаджи-Мураду, как человеку заносчивому, честолюбивому, тщеславному, хотя и не лишенному храбрости. Тем более такую лестную характеристику ему неприятно было слышать из уст видного чеченского узденя, который знал хунзахского наиба понаслышке.

— В Чечне и Дагестане есть наибы, более достойные похвалы и признания, которые с первых дней движения по сей день беззаветно преданы делу газавата, но с меньшим шумом делают большие дела, — сказал Шамиль.

Хозяин молчал. Не вмешивались в разговор и присутствующие.

— А разве ваш наиб Ахвердиль-Магома в чем-нибудь уступает хунзахцу? — спросил Шамиль.

— О нем речь не шла, имам. Твой генерал Ахвердиль-Магома человек чести и отваги, но он безродный. Его отец — беглый армянин, принявший ислам, — заметил Дурды.

Лицо Шамиля превратилось в каменную маску. Таким оно становилось тогда, когда за внешним холодным спокойствием вскипал гнев. Но сквозь ровный голос имама не прорвалась ни единая высокая нотка.

— За такого безродного, как Ахвердиль-Магома, я отдал бы десятки соплеменников вместе с родовыми союзами. И нет сомнения в том, что душа его отца — армянина, принявшего ислам, — вознеслась беспрепятственно в обитель бога. Если бы все наибы и воины нашей страны были такими, как Ахвердиль-Магома, Дагестан давно был бы очищен от неверных и не случилось бы с нами того, что случилось под Хунзахом, в Гимрах и Ахульго… Учти, Дурды, не только простым соплеменникам, но даже некоторым аварским наибам я не доверяю. Отец Хаджи-Мурада Гитино был предан владыкам хунзахского престола. Он пал под стенами города в сражении с первым имамом. Его брат Осман убил второго имама — Гамзат-бека и сам пал от руки муртазагета. Он неучен и неблагоразумен.

— Почтенный имам, — сказал Дурды, когда Шамиль умолк, — я не сомневаюсь в том, что слова твои доброжелательны. Никто не говорил об этом раньше. Но у мужчины должно быть одно слово. Я дал его Хаджи-Мураду и не возьму обратно, если даже моей единственной дочери Сану будет грозить смерть от его руки.

Шамилю понравился ответ чеченца, он сказал:

— Если ты дал слово, держи, не отступай, честность — лучшее украшение мужчины. Пусть все будет так, как написано в книге провидений…

Ахвердиль-Магома с нетерпением ждал возвращения почетного свата. Глянув на лицо Шамиля, он все понял. Они были вдвоем в комнате.

— Дурды дал слово Хаджи-Мураду после того, как отказал мне, — заметил наиб.

Шамиль молчал. Тогда вновь заговорил Ахвердиль-Магома.