Икс или игрек?

– Да, я ненавижу патриотизм, понимаете? Ненавижу это заклинание – страна, страна, страна! Предать свою страну, умереть за свою страну, служить своей стране… Какое значение вообще имеет, кто в какой стране родился?

– Я не знаю. Просто так говорят, – ответил Томми.

– Но не я! Вам-то ладно – вы ездите за границу, продаете-покупаете по всей Британской империи и возвращаетесь, загорелый и набитый штампами, рассказываете байки про тамошних жителей и заказываете индийские коктейли и все такое.

– Надеюсь, я не настолько плох, девочка моя, – ласково ответил Томми.

– Я преувеличиваю, но вы понимаете, о чем я. Вы верите в Британскую империю и… и… и в глупость умирать за страну.

– Моя страна, – сухо ответил Томми, – как-то не очень озабочена тем, чтобы позволить мне умереть за нее.

– Да, но вы этого хотите! А это так глупо! Ничто не стоит смерти! Это все только идея, все слова, все пена, все это напыщенный идиотизм. Моя страна ничего для меня не значит!

– Однажды вы удивитесь, как много она для вас значит, – ответил Томми.

– Нет. Никогда. Я страдала… я видела…

Она замолчала, затем вдруг резко, импульсивно повернулась к нему:

– Знаете, кто был мой отец?

– Нет, – Томми загорелся интересом.

– Его звали Патрик Магуайр. Он… во время последней войны он был сторонником Кейсмента[12]. Его расстреляли как предателя! Ни за что! За идею! Он связался с теми, другими ирландцами. Почему он не мог тихо сидеть дома и заниматься своими делами? Для одних он мученик, для других – предатель… А мне кажется, он просто дурак!

Томми слышал, как в ее голосе прорывается скрытое возмущение. Он сказал:

– Так вот в этой тени вы и выросли?

– Верно, в тени. Мать поменяла фамилию. Несколько лет мы жили в Испании. Она всегда говорила, что отец был наполовину испанцем. Мы всегда лгали о себе, где бы мы ни были. Объездили весь континент. Наконец вернулись и завели гостиницу. И это худшее из всего, что мы сделали.

– И как ваша мать относится… ко всему этому? – спросил Томми.

– В смысле, к смерти моего отца? – Шейла немного помолчала, задумчиво нахмурившись. Затем медленно произнесла: – Даже не могу сказать… она никогда об этом не говорит. Что мама чувствует или думает – нелегко сказать.

Томми задумчиво кивнул.

Шейла резко сказала:

– Я… я не знаю, почему рассказываю вам все это. Что-то я завелась. С чего все началось?

– Со спора об Эдит Кэвелл.

– А, да, патриотизм… Я сказала, что ненавижу его.

– Разве вы забыли собственные слова сестры Кэвелл?

– Какие еще слова?

– Перед расстрелом. Вы не знаете, что она сказала? – Томми повторил слова: – «Патриотизм – это еще не всё… я не должна носить ненависти в сердце».

– О. – Девушка несколько минут стояла, ошеломленно замерев. Затем, быстро повернувшись, скрылась в саду.

II

– Как видишь, все сходится.

Таппенс задумчиво кивнула. Берег был пуст. Она опиралась на ограду волнолома, Томми сидел выше ее и самого волнолома, откуда ему было видно любого, кто мог бы подойти к ним по эспланаде. Впрочем, он никого не ожидал увидеть, поскольку почти точно знал, где каждый проведет нынешнее утро. В любом случае его рандеву с Таппенс носило все признаки случайной встречи, приятной для дамы и слегка неудобной для него самого.

– Миссис Перенья? – спросила Таппенс.

– Да. Игрек, а не Икс. Она подходит.

Таппенс снова задумчиво кивнула.

– Да. Она ирландка, как это заметила миссис О’Рурк, но не признается в этом. Много скиталась по континенту. Сменила фамилию на Перенья, приехала сюда и открыла пансионат. Отличное прикрытие, безобидное и скучное. Ее мужа расстреляли как предателя – у нее есть все основания для руководства «пятой колонной» в этой стране… Да, все сходится. Как думаешь, девушка тоже в этом замешана?

– Определенно нет, – решительно сказал Томми. – Иначе она никогда не рассказала бы мне всего этого. Я… я ощущаю себя немного сволочью, понимаешь…

Таппенс кивнула. Она полностью понимала его.

– Да, приходится. В каком-то смысле это грязная работа.

– Но очень необходимая.

– О, конечно.

Томми слегка покраснел.

– Я не люблю врать людям, как и ты…

Таппенс перебила его:

– Я не против немножечко приврать. Честно говоря, я испытываю артистическое удовольствие от своей лжи. Что меня выбивает из колеи – это моменты, когда забываешь лгать, когда становишься собой – и получаешь результаты, какие в другом случае никогда бы не получил. – Она помолчала. – Это и случилось с тобой прошлым вечером при разговоре с этой девушкой. Она отвечала настоящему тебе – вот потому у тебя на душе так противно.

– Наверное, ты права, Таппенс.

– Я знаю. Поскольку сама проделала то же самое с тем немецким юношей.

– И что ты о нем думаешь? – спросил Томми.

– Честно говоря, мне кажется, что он как-то с этим связан, – быстро ответила Таппенс.

– Грант тоже так думает.

– Этот твой мистер Грант! – У Таппенс сменилось настроение, она хихикнула: – Жаль, что мне не довелось видеть его физиономии, когда ты рассказал ему обо мне.

– В любом случае он публично признал свою неправоту. Так что ты определенно в деле.

Таппенс кивнула, но слегка рассеянно.