Смотр советского хозяйства был организован с римским размахом. На полную мощность включенное солнце – зимой, конечно, посинеем, зато сейчас уж изумим всех гостей! – заливало бесконечные ряды шатров, простирающиеся до горизонта. Воздух был битком набит запахами: сладости, фрукты, овцы, немытые люди. Все это не только цвело красками и пахло, но и издавало невообразимую какофонию. Туго шевелилась толпа – пестрее не придумаешь, и Шоу пораженно вертел головой на птичьей жилистой шее. Рядом семенил Петр, переводчик, рассказывая на ходу о том, какое несомненное значение имеет именно сегодня эта выставка для страны, едва только вставшей твердо на ноги.
– …и объединенные идеей народы сложат свои вековые умения в один котел, в котором родится новое общество! – Петр закончил речь возле площадки, где несколько черноусых красавцев в папахах гарцевали в пыли на тонконогих жеребцах. Начал он ее еще возле узбекских ковров, и она была столь же бесмысленна, как эти ковры. Когда-то, в древности, их узоры имели смысл и могли сообщить, наставить, но теперь смысл утрачен, осталось украшательство… Кто где видал, чтобы что-то рождалось в котле? Только что плесень у дурной хозяйки. Шелестов должен был быть здесь, выступать перед какими-то не то виноделами, не то овцеводами – хотя что бы он мог сказать им, чтобы они услышали?
И вдруг Шоу увидел его – Шелестов шел через толпу, не глядя по сторонам, с ним были еще какие-то люди, но тот сразу выделялся, сразу было понятно, что вот он, автор великой книги, а те, рядом, даже и не читатели. Шоу рванулся к нему – и тут же потерял из виду.
– Петр! Остановите его! Я должен поговорить! – крикнул он, задыхаясь, но Петр спешил совсем в другую сторону. Шоу остался один среди толпы, и тут же его окружили чужие тела, головы, руки, молодая женщина с черными, заплетенными в несколько тонких кос волосами, что-то быстро говорила ему, пихая в рот липкий кусок, который Шоу послушно проглотил, не разобрав вкуса, дернулся от нее и двинулся туда, где мелькнул Шелестов. Кто-то сзади взял ирландца под локоть – оглянувшись, он увидел взволнованного Петра.
– Ну куда же вы пропали? Пойдемте, пойдемте, – поторапливал тот, и они выплыли из пахнущего пряностями и человечиной восточного кошмара.
– Видите ли, эта выставка – небольшой образец Советского Союза. Западному человеку без советского проводника невозможно не заблудиться, – строго сказал переводчик. – Сейчас я вам кое-что покажу, вы удивитесь. – С этими словами он ввел его в просторный шатер, где, слава богу, было прохладно. Посередине стоял огромный стеклянный куб, на дне что-то копошилось, скакало, мельтешило. Зрители подходили по очереди, широкоплечий детина с русой бородой и в вышитой рубахе протягивал увеличительное стекло, и очередной зевака в недоумении вглядывался несколько минут внутрь куба, после чего отходил, покачивая головой. Переводчик подошел к детине, что-то ему шепнул, после чего поманил Шоу пальцем.
– Берите стекло и смотрите. Вот сюда, да.
По дну террариума ползали крупные рыжие тараканы в кафтанчиках и сапожках. Одежда заметно стесняла их движения, и ползали они, будто контуженные. Один таракан был весь в кружевах, а на лапке болтался крошечный веер, – этот уже вообще не мог ползать, а беспокойно кружил на одном месте, шевеля длинными, не дамскими усищами. В углу лежало крупное насекомое в мундире – его придавило саблей не больше булавки.
– Ну, каково? – прошептал Петр. – Русский крепостной подковал блоху, а советский мастер одел таракана!
Мастер по одеванию тараканов мелко кланялся в углу. «Хороший костюм, – думал Шоу, – ткань добротная. Поистине, настоящее величие видно только под микроскопом». Он рассматривал насекомых с отвращением и жалостью – видеть таракана в одежде было все равно что ночью обнаружить на потолке в гостиной голого человека. Несомненно, когда-нибудь в Советском Союзе станет возможным и это.
– Через полчаса начнется представление, – сообщил переводчик. – Расстрел царской семьи. Вон тот таракан, видите, – Петр прильнул к стеклу, – тот в мундире – Николашка. И Шурхен с ним рядом, с веером. Расстреливать будут горящими спичками из миниатюрной пушечки.
– Я восхищен мастерством и изобретательностью советских людей, но…
– Как знаете. – Они вышли из шатра в июльскую духоту и шум.
– Петр, где будет выступать Шелестов? Мне очень нужно с ним встретиться.
– Да-да, разумеется. Не беспокойтесь, я вас потом провожу. А сейчас пойдем дальше.