Их было семеро (Солдаты удачи - 1)

-- Давай его сюда!

В кабинет бодро вошел Жеребцов. Левое ухо его закрывал внушительных размеров марлевый тампон, прилепленный лейкопластырем.

-- Товарищ генерал-лейтенант, генерал-майор Жеребцов по вашему приказанию...

Тут он увидел нас, и челюсть у него так и отвисла.

-- ...прибыл, -- еле выдавил он из себя.

-- Вольно. Что у тебя с ухом?

-- В меня стрелял капитан Пастухов.

-- В самом деле? -- повернулся ко мне командующий.

-- Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

-- Зачем?

-- Чтобы убить, -- ответил вместо меня Жеребцов.

-- Почему же не убил?

-- Не попал, товарищ генерал-лейтенант!

-- Странные дела. Что это у нас за спецназ такой? Со скольких метров он в тебя стрелял?

-- Примерно с шести.

-- С шести?! -- Он повернулся ко мне. -- Сколько ты на стрельбах выбиваешь?

-- Сто из ста.

-- Из какого оружия?

-- Из любого.

-- С какого расстояния?

-- С любого.

-- Из какого положения?

-- Из любого.

-- И с шести метров в него не попал?

-- Почему не попал, -- сказал я, -- как раз попал.

-- Ладно... А теперь иди сюда, Жеребцов, -- приказал командующий и разложил на столе снимки. -- Знаешь, что это такое?

-- Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

-- Твоя работа?

-- Я выполнял приказ, товарищ генерал-лейтенант.

-- Чей?

-- Я не могу говорить об этом при посторонних.

-- Почему я ничего обо всем этом не знал?

-- Я не могу говорить об этом при посторонних, -- повторил Жеребцов.

-- Выйди и жди!

Жеребцов, пятясь, вышел. Командующий встал из-за стола и заходил вдоль своего кабинета. От стены до стены было метров семь, за это время он успевал произнести примерно пять или шесть фраз, включая междометия. И честно скажу: такого черного мата я никогда в жизни не слышал. Даже не подозревал, что такой существует. Правда, в армии я всего шесть лет, а он -- лет на двадцать, а то и на тридцать больше. Или у них в Академии Генштаба такой спецкурс читают?

Только на пятом или шестом витке генерал-лейтенант начал слегка повторяться. Видимо, он и сам это почувствовал. Поэтому вернулся к столу и долго сидел, закрыв лицо руками. Потом сказал:

-- Иди, капитан, отдыхай. И вы, ребята, тоже. Дальше я уж сам этим делом займусь. Только никому об этом -- ни слова. Понимаете, надеюсь?

-- Так точно, товарищ генерал-лейтенант, -- ответил я за всех.

Вернувшись в часть, мы сгоняли Артиста за бутылкой -- это у него в любой ситуации хорошо получалось -- и помянули Тимоху.

Бывшего каскадера "Мосфильма". Лейтенанта Тимофея Варпаховского. Светлая ему память.

Такой вот у нас денек получился. И я чувствовал, что этим дело не кончится. Внутренний голос мне это подсказывал. А он мне никогда не врет. Даже когда я сам себе пытаюсь врать. И на этот раз не соврал.

На следующий день, как всегда после операции, нам полагался, как говорят на гражданке, отгул. Но уже в десять утра к нам в казарму вошел наш полковник Дьяков. Лицо у него было как после тяжелого боя с большими потерями с нашей стороны.

-- Что у вас там вчера случилось? -- спросил он меня.

-- Я же представил рапорт.

-- А кроме того, что в рапорте?

-- Николай Дементьевич, мало у вас своих проблем? Ничего хорошего не случилось. А что случилось -- об этом доложено командующему армией.

-- Выходит, вы у него вчера были?

-- Пришлось.

-- Ладно. Не хочешь -- не говори.

-- Не имею права.

-- Я так и понял. Собирайтесь, он вас вызывает. К одиннадцати ноль-ноль. -- Он помолчал и добавил: -- Без оружия.

-- Форма одежды парадная? -- поинтересовался Артист.

-- Парадная? -- переспросил полковник. -- Не думаю. Нет, не думаю, -повторил он.

Мы побрились, надраились, навели марафет и в десять пятьдесят шесть были уже на КПП штаба армии: подобранные, подтянутые струночкой, словно бы облитые полевой камуфляжкой, -- не на всяком и парадная форма так сидит, с боевыми наградами -- у кого что было. А у всех было -- от медали "За отвагу" у Мухи и Трубача до "Ордена Мужества" и американского "Бронзового орла" у меня; "Орла" вручил мне посол США за освобождение их журналистов. Я взглянул на нашу группу как бы со стороны, и мне понравилось. Как раньше говорили: военная косточка. Или как полковник Дьяков иногда говорит: "Элита!" Правда, говорит он это только тогда, когда делает нам втык за какой-нибудь прокол, и добавляет при этом: "Мать вашу!"

На КПП нас встретили, как делегацию НАТО: полная корректность и нуль эмоций. Один дежурный офицер передал нас другому, тот -- третьему, и ровно в одиннадцать ноль-ноль адъютант открыл перед нами двери кабинета командующего:

-- Вас ждут.

Командарм, похоже, эту ночь на спал -- таким тяжелым и обрюзгшим было его лицо. В кабинете сидел еще один человек -- лет пятидесяти, с бледным сухим лицом, в очках с тонкой золоченой оправой. Он был в штатском, но темно-синий костюм на нем сидел, как форма на кадровом офицере.

-- Товарищ генерал-лейтенант, по вашему приказанию...

-- Вижу, что прибыли. Это товарищ из Управления по планированию специальных мероприятий. Ему представьтесь.

-- Капитан Пастухов, -- назвался я.

А за мной и ребята, по старшинству.

Док:

-- Капитан медицинской службы Перегудов.

Боцман:

-- Старший лейтенант Хохлов.

Трубач:

-- Старший лейтенант Ухов.

Артист: