Иисус Христос – Сын Человеческий

Тут Иуда вновь поник головой и вскрикнул: «О Боже, чьё имя страшное не слетело с губ его, коснись же пальцами своими смерти израненной, что убьёт меня твоею бурей, огнем, который света не даёт!

Почему позволил умереть ты Галилеянина чувствам во имя земель неведомых и бросил мне на плечи груз греха, от коего и убежать нельзя, и примириться сердцем? И кто же сей человек Иуда, руки которого в крови по локоть?

Дай мне руку, подбрось меня к нему в старой одежонке и лохмотьях.

Помоги мне свершить это сегодня вечером.

И позволь мне вновь встать по ту сторону непроницаемой стены.

Я устал от бескрылой свободы. От этой воли в темнице.

Я прольюсь в речку слёз, что втекает в океан горечи. Я буду человеком вашего милосердия, что стучится в ворота сердца Иисуса».

Сказав все это, Иуда распахнул все двери настежь и растворился в буре.

Спустя три дня я наведался в Иерусалим и услышал обо всём, что произошло там. Тогда же мне поведали, что Иуда повесился на вершине высокой скалы.

Я долго размышлял над событиями того дня, и я понял Иуду. Он исполнил свою маленькую жизнь, что ожидала чего-то в туманах этой земли, порабощённой римлянами, что поднялась великим пророком на недостижимую высоту. Высоту, недоступную человеческому прощению.

Один человек стремился в царство, где стал бы княжить.

Другой человек желал царства, в котором все люди стали бы царями.

Говорит Сын Человеческий

«ТЫ СЛОМАЛ СВОИ КРЫЛЬЯ»

Бог даровал крылья душе твоей, чтоб смог взлететь ты в далёкий небес предел — предел любви и воли. А ты, несчастное созданье, сломал крылья собственной рукой, душе своей позволив, подобно червю, ползать по земле. Но птицей я в воздух поднимусь, даже если клетка золотой была по-царски. Сердце моё всё равно имя твоё призовет, даже если ты моё забудешь.

Свидетельские показания Саркиса, старого грека-пастуха, прозванного безумцем

ИИСУС И ПАН

Во снах я увидал Иисуса и бога моего Пана, сидящих вместе в сердце леса. Они смеялись, и смех Иисуса был веселей. Общались они долго.

Пан говорил о земле и секретах её, и о своих копытных и рогатых братьях и сестрах; а ещё — о снах. Он говорил о корнях и гнёздах, о соках земных, что поют песню лета.

А Иисус говорил о молодых побегах в лесах и о цветах и фруктах.

Он говорил о птицах в пространстве космоса и пении их в странах небесных.

И говорил он о белых одеждах пустыни, пастух которой только Бог один.

А Пан был счастлив рассказать о новом Боге. И в этом самом сне держал я над Иисусом и Паном неброскую и тихую в молчании тень зелени.

Затем Пан взял свою тростниковую дудочку и заиграл Иисусу.

И Иисус промолвил: «Добрый брат, обрёл ты радость и каменистые высоты в мелодии песни твоей».

Тут Пан передал дудочку Иисусу и предложил: «Теперь ты играй. Очередь твоя».

А Иисус ответил: «Вряд ли у меня получится. Лучше уж я сыграю на флейте». И, достав флейту, заиграл.

Я же слушал песню о дожде, о поющем потоке, что меж холмов струится, и о падающем на вершинах гор снеге.

Пульс моего сердца, в которое однажды ударил ветер, вновь был возрождён, и все волны моего бытия всколыхнулись, я вновь стал пастухом Саркисом, а флейта Иисуса сделалась волынкой бесчисленного сонма пастухов.

Тут Пан сказал Иисусу: «Твоя молодость куда больше сдружилась с дудочкой моей, нежели мои собственные годы. Я услышал твою песню в моей тишине и звуки твоего имени.

Твоё имя есть добрая мелодия. Твоя флейта останется в моей памяти.

А теперь сыграем вместе».

И они заиграли разом.

Их музыка заразила своей красотой небо и землю. Я слушал рев звериный и жажду леса. И я слышал крики одиноких людей.

Я слышал пенье девушек, предназначенное возлюбленным, и тяжелое дыхание охотников.

Весь мир вошел в музыку их, и небеса с землёй подпевали богам.

Всё это я видел в моём сне, и всё это я слышал.

Говорит Сын Человеческий

«Я ЕСТЬ»