Агриппа немедленно пригласил Симона к себе: по счастливому совпадению, встреча Агриппы и непримиримого религиозного лидера совершилась прямо на трибуне кесарийского театра. Посадив новоявленного аятоллу Хомейни рядом с собой и проникновенно глядя ему в глаза, царь «мягко спросил: „Скажи мне, что делается тут противозаконного?“»[216] Незаконным, собственно, был весь языческий театр — с его кровью, статуями и зрелищами. Но у бедного Симона язык примерз к небу. Царь дал ему взятку и отпустил с миром.
Немного спустя Агриппа устроил на стадионе отстроенного им эллинистического Берита бои, на которых роль гладиаторов выполняли тысяча четыреста преступников — два отряда по семьсот человек в каждом. Можно заподозрить, что немало из этих тысячи четырехсот были те, которые под руководством Симона решили не пускать в Храм иродиан.
«Так он [Агриппа] избавил страну от злодеев», — удовлетворенно заключает Иосиф Флавий[217].
В 44 г. н. э. Ирод Агриппа умер, и после его смерти Иудея снова перешла под прямой контроль римлян. Ее правителем стал прокуратор Куспий Фад. Собственно, это был первый из римских правителей, носивший звание прокуратора — до этого, строго говоря, римский чиновник, управлявший Иудеей, звался «префект».
Переход Иудеи непосредственно в руки
Кроме этого, Куспий Фад поймал и казнил некоего атамана разбойников Толомея[219].
Около 46 г. н. э. преемником Фада стал прокуратор Тиберий Александр, александрийский еврей из богатейшей семьи и племянник Филона Александрийского. Впоследствии, во время Иудейской войны, этот необыкновенный человек был начальником штаба Тита во время осады Иерусалима.
Став прокуратором, Тиберий Александр немедленно распял сыновей Иуды Галилеянина, Иакова и Симона. Нам неизвестно, был ли это тот Симон, который при жизни Агриппы созвал в Иерусалиме
Через два года прокуратором Иудеи стал Вентидий Куман[220]. Вскоре после назначения Кумана в толпе, собравшейся в Иерусалим на Пасху, начались волнения. Один из римских солдат, стоявших в оцеплении на галерее Храма, задрал плащ, показал верующим задницу и пукнул (или, по крайней мере, так сказали толпе агитаторы). Толпа взбеленилась; Куман вызвал солдат; в давке погибло десять тысяч паломников[221].
Сразу после этого несколько
Куман в раздражении отправил воинов разорять близлежащую местность, и один из солдат, войдя в раж, надругался над свитком Торы. Если верить Иосифу, то давление иудеев было так велико, что прокуратор «отрубил виновному голову и тем подавил уже готовое вспыхнуть восстание»[223].
Вскоре новое происшествие подало повод волнениям. Самаритяне убили нескольких галилеян, которых Иосиф называет мирными паломниками. Возмущенные родственники потребовали от прокуратора сурово покарать убийц, но прокуратор отказался это делать, возможно потому, что паломники эти были не так мирны, как это хотели представить галилейские пропагандисты. Впрочем, мы можем охотно согласиться с Иосифом, что проницательное это решение было сдобрено изрядной суммой денег, полученной от самаритян.
Нежелание прокуратора карать самаритян за убийство галилейских бандитов привело патриотов в страшное негодование. Они стали уговаривать «народ иудейский взяться за оружие, перебить врагов и тем отстоять свою свободу, потому что, как говорили они, рабство само по себе уже тяжело и становится совершенно нестерпимым, если связано с глумлением»[224].
На помощь патриотам пришел человек по имени Елеазар бен Динай, разбойничавший в горах уже двадцать лет. Этот человек, которого Талмуд называет милленаристом и кровавым убийцей[225], начал систематическую резню самарянских сел[226].
Резня перешла в войну, война — в восстание.
Подавлять восстание Елеазара бен Диная явился с войсками наместник Сирии Уммий Квадрат. Самого Елеазара он не сумел добыть, зато распял некоего «влиятельного иудея по имени Дорт», который уговаривал народ отложиться от римлян[227].
Первосвященник Анания в цепях отправился в Рим. Куман был уволен с должности за профнепригодность, а прокуратором Иудеи был назначен вольноотпущенник Антоний Феликс, получивший этот пост по той уважительной причине, что он приходился братом самому знаменитому и самому коррумпированному из вольноотпущенников Нерона — Палланту.