Иисус и победа Бога

2) Иисус понес «гнев» (в еврейской мысли «гнев» — враждебная военная акция), грядущий на Израиль не только за компромисс с язычеством, но и за отвержение его пути к миру. Подобно маккавейским мученикам, он пострадал за то, что считал языческой порчей в Израиле. Израиль ранее заигрывал с язычеством, это влекло за собой страдание, и мученики брали страдание на себя. Однако, в отличие от маккавейских мучеников, Иисус считал языческой порчей само желание расправиться с язычеством. Израиль стал очагом националистической революции; неизбежный результат — страдание, страдание от римских мечей, от рушащихся зданий и от крестов, стоящих возле стольного града. Иисус, представитель Израиля, пойдет и возьмет эту беду на себя. Как и во многих своих притчах, Иисус снова расскажет известный израильский рассказ на революционно новый лад, но сделает это не как краснобай, торговец афоризмами, а как царь, изгнанный за врата возлюбленного города.

Итак, на мой взгляд, существующие данные объясняет следующая гипотеза. Иисус верил, что Бог зовет его быть революционером ради прихода Царства. Израиль — в плену и страдает от угнетения язычниками, самый ужасный символ которого — римский крест. Иисус пойдет впереди своего народа, возьмет на себя судьбу, которую тот переживал уже около 500 лет от рук языческих империй и которую его современники столь безрассудно призывали на свою голову навсегда. Традиция мучеников намекала: для Израиля это путь от страданий к оправданию. Загадки Иисуса, связывающие его судьбу с судьбой его народа, наводили на мысль, что он обращается к этой традиции и собирается ее реализовать. Согласно традиции «мессианских скорбей», это страдание и оправдание — кульминационный, уникальный, неповторимый момент, когда израильская и мировая история выйдет из бедствий, когда наступит Царство ГОСПОДА и Его воля будет на земле, как и на небе. Судя по центральному символическому акту, с помощью которого Иисус объяснил значение своей приближающейся смерти, Иисус верил, что этот момент настал. Настало начало нового исхода, обновление Завета, прощение грехов и окончание плена. Для Израиля будет сделано то, что Израиль не может сделать сам для себя. И тогда призвание Израиля исполнится, — призвание быть служителем и светом миру.

(iii) Крест и Писания

С моей точки зрения, эта модель позволяет понять ссылки Иисуса на библейские парадигмы, стоящие за преданиями о мучениках и «мессианских скорбях». Слишком долго наука вопрошала, словно в вакууме, считал ли себя Иисус «Рабом» и «Сыном человеческим», — будто он жил в мире, где роль играли лишь «идеи», а символы и реальные жизненные рассказы, политика, восстание, соблюдение Торы, храмовый культ были вторичны или не принципиальны. Не приходится удивляться, что споры ни к чему не привели: каждый толкует свое.

Картина меняется, как только мы начинаем читать весь исторический контекст как историю — переплетение деятельности, рассказа, символа и вопроса, составляющее реальную жизнь. Иисус, несомненно, хорошо знал Писания. Если кумранский Учитель Праведности давал своим последователям новую систему интерпретации, позволявшую им понять их ситуацию в свете Библии (и наоборот), нет причин, почему Иисус не мог делать нечто подобное. Ч. Г. Додд привел такое обоснование: очень раннее христианство фокусируется на определенных книгах и отрывках, интерпретируемых определенным способом; причем это содержится в настолько разных по характеру текстах, что за всеми индивидуальными направлениями раннего христианства можно угадать великий творческий ум[2114]. Однако даже если аргумент Додда и имеет изъяны, наша аргументация делает практически несомненным, что Иисус думал и учил именно так.