Не существовало дохристианской еврейской версии того, что мы теперь называем «паулинистским богословием искупления». Вместо него мы находим многогранный и богатый рассказ о смысле нынешнего злого века и о его грядущем конце через страдания некоторых людей, воплощающих в себе истинный Израиль. Поэтому Иисус предлагал не абстрактное богословие искупления, а отождествлял себя со страданиями Израиля. Соответственно, перед нами и сходство, и различие. Иисусовы символика и рассказ имеют смысл только в этом еврейском мире и олицетворяют собой совершенно необычную и уникальную вариацию известной темы. Дела и слова Иисуса очень разнятся с тем, что говорили о нем и его казни ранние христиане; однако раннехристианское богословие искупления полностью объяснимо только как послепасхальное развитие допасхальных представлений самого Иисуса.
В методологическом плане мы, историки, оказываемся в уже знакомой нам ситуации. Чтобы перейти от еврейского мира к такому похожему и такому непохожему миру раннего христианства, мы должны постулировать наличие среднего звена. И Евангелия нам об этом звене рассказывают.
7. Намерения Иисуса (4): странная победа
(i) Введение
Однако как точнее всего охарактеризовать это среднее звено? Как описать склад ума Иисуса после того, как он ощутил в себе столь необычное призвание? Как в допасхальном и глубоко еврейском контексте понять его предсказания о своих страданиях?
Вспомним вкратце нашу предыдущую аргументацию. Все служение Иисуса олицетворяли два его великих символических акта, из которых второй (Тайная вечеря) символизировал новый исход, обновление Завета, «прощение грехов», подлинное возвращение из плена. Свои символические действия Иисус сопровождал загадками, которые демонстрируют: он считал, что его судьба тесно переплетена с судьбой его народа. Нависшая над нацией катастрофа каким–то образом связана с его собственной смертью. Согласно целому ряду текстов, Иисус неоднократно говорил смущавшие слушателей слова: ему предстоит идти в Иерусалим и там умереть. Иногда создается впечатление, что эти предсказания имели основу в Писании. И если мы рассмотрим символический акт Иисуса с сопутствующими ему загадками и историями в контексте иудаизма Второго Храма, то увидим, что многое достаточно хорошо сходится, чтобы говорить о высокой степени исторической достоверности (особенно с учетом совершенно иного характера раннехристианского богословия искупления). Итак, почему умер Иисус? В конечном счете, потому, что считал это своим призванием.
Поэтому я солидарен со Швейцером, а не с Вреде и его последователями. Не разделяю я и точку зрения Моула[2109], попытавшегося выработать промежуточную позицию. Оказавшись перед выбором между последовательным скептицизмом и последовательной эсхатологией, я отдаю предпочтение последней. В своем мировоззрении Иисус исходил из того, что он живет в библейском Рассказе, который подходит к своей кульминации. Речь вовсе не о том, что Иисус выхватывал из Писания несколько текстов в обоснование нескольких абстрактных идей. Не был он и «эксцентриком»[2110]. Он жил в рассказе о ГОСПОДЕ и Израиле — рассказе, подходившем к его цели. И он жил в мире, где человек вполне мог считать себя предназначенным взять на себя судьбу (плен) Израилев.
Итак, я утверждаю: историческое исследование раскрывает перед нами контекст, в котором еврей I века вполне мог уверовать, что ГОСПОДЬ будет действовать через искупительные страдания конкретного человека, сосредоточившего на себе страдания Израиля. Более того, еврей вполне мог придти к мысли, что
Мой выбор в сторону последовательной эсхатологии — не случайность и не предпочтение «скептицизму» «легковерия»[2111]. Это научное, историческое суждение. Если вы пойдете путем скептицизма, то выбросите за борт массу материала, но и простоты не добьетесь, и многие факты останутся для вас загадкой. Напротив, если вы изберете путь эсхатологии, то у вас будет и большое количество материала, и простота, и понимание.
(ii) Предложение: эсхатология и крест
Разумеется, все это возможно только при верном понимании эсхатологии. Как я уже объяснял, конца света Иисус не ждал и не проповедовал. Он также не был воинствующим революционером. Он не предполагал в будущем восстановления Храма, будь то человеческим или сверхъестественным способом.
Вместо этого Иисус возвещал конец нынешнего злого века. Он призывал к вдвойне революционной революции. Он говорил о восстановлении народа ГОСПОДА на основе, которая не оставит будущей роли для Храма.