Иисус и победа Бога

Видимо, люди улавливали намеки. «Разве это — сын Давида?»[1871]. Невозможно, чтобы Иисус, при всей его чуткости к аллюзиям на лексику и метафорику пророков, не задался бы вопросом: если он призван возвещать Царство, то кто он и какова его роль? Если бы он, подумав, рассудил, что Мессией не является, то он наверняка исключил бы из своего учения и поведения мессианские черты… И действительно, мы видим, что от вооруженных действий Иисус отказался. Однако в общем и целом создается впечатление, что он совершал мессианские действия, подкрепляя их словами, пусть даже и загадочными. Перед нами парадоксальное исполнение чаяний. Царство есть, Мессия есть, но оба выглядят иначе, чем ожидалось. Весть о Царстве наводила на мысль, что вестник — одновременно есть и тот, через кого Царство приходит.

Еще более может прояснить ситуацию другой кумранский текст:

…Небеса и земля будут слушаться Мессию Его… Ибо он почтит благочестивых на престоле вечного Царства, освобождая узников, давая зрение слепым, распрямляя согбенных… и Господь совершит чудеса… ибо он исцелит тяжело раненых и воскресит умерших, он возвестит Благую весть кротким, щедро даст нуждающимся, поведет плененных и обогатит голодных[1872].

Этот текст несомненно перекликается с рассказами об исцелениях Иисуса, особенно с Мф 11:1–6/Лк 7:18–23, который имеет мессианское звучание[1873]. Подразумевается, что действия, с помощью которых Иисус полагал начало Царству, — сами мессианские. Это особенно так, если экзорцизмы действительно, как считают некоторые исследователи, носят мессианский характер[1874]. Экзорцизмы — часть битвы со злом, которую Иисус считал частью своей миссии и которую иудаизм считал миссией царя.

Таким образом, действительно имеются намеки, что Иисус с самого начала считал собственную деятельность мессианской. Нашу уверенность укрепляет анализ поведения Иисуса по отношению к ученикам. Иисус избрал Двенадцать, для которых он не был первым среди равных: он призвал их к бытию и в определенном смысле возвышался над ними. Значит, Иисус думал, что через него воссоздается истинный Израиль[1875]. Выбор из числа Двенадцати трех особенно близких спутников — Петра, Иакова и Иоанна — явно перекликается с историей Давида, избравшего трех человек в особые спутники и телохранители[1876].

Вернемся, наконец, к такой символически значимой деятельности, как трапезы с учениками и рассказы об этих трапезах[1877]. В них часто справедливо видят намек на будущий мессианский пир, возможно, уже предвосхищаемый общиной, ожидающей Конца[1878]. Согласно распространенному мне нию, эта тема отражена в таких отрывках, как Ис 25, 1 Ен 62, 2 Вар 29. Сюда же, хотя и с некоторой долей сомнения, можно отнести кумранский текст Двух колонок (lQSa)[1879]. Некоторые сомневаются, что эта идея встречается в раввинистических текстах, но отдельные места «Пирке Авот», похоже, считают ее общеизвестной[1880]. Помимо Евангелий, раннехристианские ссылки на эту тему содержатся в посланиях Павла, Откровении и других произведениях[1881].

Именно в данном контексте следует рассматривать трапезы Иисуса, его рассказы об этих трапезах, а также, возможно, и описания чудесных насыщений толп[1882]. Это — существенная часть его символически значимой деятельности, отражение не столько некоего абстрактного социального эгалитаризма, сколько имплицитных мессианских притязаний. Вкупе с прочими фактами она показывает: не только в течение последнего своего пребывания в Иерусалиме, но и в течение всего служения Иисус сознательно следовал «мессианской» программе. Более того, так мы переправляемся через трясину исторического скептицизма не по узкому канату изолированных высказываний, но по широкой дороге, выстроенной из сочетания деятельности, рассказов и высказываний. Обратимся же к третьему из этих элементов — высказываниям.

(iii) Мессианские высказывания в начале служения