Затем Второзахария начинает перечислять признаки «дня Господня». «Живые воды», символ Святого Духа, потекут из Иерусалима на восток и запад, чтобы охватить все страны мира. В истории Пятидесятницы из Книги Деяний апостолов Лука проводит параллель: он говорит, что, когда Святой Дух сошел на учеников, они обрели способность говорить на любом языке, чтобы люди со всех концов света могли их понять. Далее Второзахария пишет, что Господь станет царем над всей землей: «В тот день будет Господь един, и имя Его едино». По-видимому, народ Божий также станет единым, и установится прочный мир. Земля расцветет, виноградные точила наполнятся, а Иерусалим будет находиться в безопасности. Те народы, которые ранее собирались воевать против Иерусалима, теперь придут поклониться Господу на праздник Кущей (или Суккот), отмечающий завершение сбора урожая.
Можно ли себе представить, чтобы это небольшое произведение не использовалось для создания хроники событий из жизни Иисуса, о которых мы читаем в Евангелиях? Очевидно, «Царь-пастырь» – не более чем еще один образ, при помощи которого ученики Иисуса осмысливали его опыт. Еще в период устной передачи они основывались на мессианских ожиданиях, обнаруживаемых снова и снова в еврейском Священном Писании и в еврейском сознании, чтобы сформировать историю Иисуса. Подлинный Иисус, Иисус истории меркнет по мере того, как мы допускаем возможность, что очень многие евангельские портреты – результат истолкования, а не воспоминания свидетелей о реально жившем человеке. Тем не менее исторический Иисус обладал в их глазах такими качествами, которые делали приложение к нему библейских образов уместным.
По мере того как Иисус истории отходит на второй план, опыт, который он вызвал к жизни, выглядит все более и более значительным. Мы начинаем сознавать, возможно, с болью для себя, что никогда не сможем полностью воссоздать Иисуса истории. Тот Иисус когда-то казался нам вполне конкретной личностью, дающей уверенность и безопасность. Теперь же в нем видят смесь мифологических интерпретаций под маской истории. Согласно выводам «Семинара Иисуса», 84 % его высказываний и почти такая же доля его деяний не являются подлинными словами и делами исторического Иисуса[55]. Это создание общины, впоследствии приписавшей их ему. Однако потерю исторического Иисуса нельзя назвать трагедией: похоже, мы никогда им и не обладали, разве что в своих мечтах.
Потерю исторического Иисуса нельзя назвать трагедией: похоже, мы никогда им и не обладали, разве что в своих мечтах
Вопрос, который в нашем анализе поднимался уже неоднократно: что же такого необычного было в этом Иисусе, что его ученикам казалось уместным облекать его образ в священные символы их религии, прилагать к нему мессианские мифы и ожидания, представлять его в духе величайших героев их священной традиции, усиленной до невероятных размеров? Несомненно, в нем было нечто, что привело их к заключению: Бог, в которого они верили, так или иначе присутствовал в Иисусе, которого они знали. Именно это нам и предстоит возродить.
18 Иисус и литургический год иудеев
Читателей Евангелий даже сегодня удивляет, как часто евангельские рассказы созданы по образцу преданий из Ветхого Завета. Едва становится ясным, что Евангелия как произведения литературы – плод интерпретации, а не буквальный отчет о реальных событиях, уверенность читателей в традиционных библейских притязаниях начинает колебаться. Это одна из причин, почему академическое понимание Библии наталкивается на такое сопротивление. Учитывая две тысячи лет буквализма, нам трудно понять, а тем более принять в своем сознании, как мало авторов Евангелий заботила историческая точность. Они отчаянно стремились истолковать свой опыт встречи с Иисусом и потому без всяких оправданий и без зазрения совести усеивали свои рассказы ссылками на еврейское Священное Писание, усиливая рассказы о великих героях еврейского прошлого и перенося их на Иисуса.