Марк первым описывает такую встречу (1:40–45). Прокаженный подходит к Иисусу, как следует из текста, движимый предчувствием, что тот может его исцелить. «Если Ты хочешь, можешь меня очистить», – говорит он. Иисус, по словам Марка, в ответ касается прокаженного. Это весьма упрощенное, заниженное описание сильного и глубоко личного жеста. Уже само по себе открытое прикосновение к прокаженному должно было не только вызвать шок в толпе, но и сотрясти стены организованной религии, вся власть которой основывалась на способности отделять «чистых», достойных принятия, от «нечистых», требовавших очищения. «Хочу, очистись», – передает Марк слова Иисуса. Поступок Иисуса здесь вполне согласуется с портретом в других евангельских текстах, где Иисус нарушает религиозные правила в пользу жизни и исцеления. Можете ли вы представить, что значило человеческое прикосновение для того, кто считался в буквальном смысле слова неприкасаемым? Оно возвращает к жизни и утверждает человечность. Невежество отступает перед лицом человечности, не признающей никаких перегородок, ведущих к исключению. Такую человечность явил Иисус, и она привела к совершенно новому пониманию божественного.
Моральное осуждение не способствует жизни – это делает только любовь, выходящая за границы осуждения, такая, как любовь Иисуса. Страх перед тем, чего мы не понимаем, воздвигает на пути жизни барьеры, и так неоднократно делала религия, стремясь угодить надмирному божеству и снискать его расположение. Последующие поколения тех, кто заявлял о себе как о последователях Иисуса, называя себя «Телом Христовым», до сих пор раз за разом искажают самую его суть в прошлом и настоящем, лишь бы удовлетворить нужды запуганных людей и авторитарных учреждений.
Кто же они – «прокаженные» и «нечистые» в христианской истории? У них было много обликов. Сперва это были язычники, которые, откликнувшись на весть Иисуса, стремились примкнуть к христианскому движению, в то время еще бывшему по преимуществу еврейским. Павел отстаивал включение в Церковь язычников. Петр настаивал на том, что те должны сначала выполнить ряд предварительных религиозных условий, и только тогда им откроется путь к Иисусу. И Петр, как нам говорят, в конце концов прозрел.
История обращения Петра к тому, что Бог един для всех, приводится в Книге Деяний (10:1–48). Сидя на кровле в середине дня, Петр увидел в видении «некий сосуд, вроде большой скатерти», спускающийся с небес, на котором были разложены все животные, которых Тора объявляла нечистыми. Голос с неба сказал Петру: «Встань, Петр, заколи и ешь». Петр ответил, что он – еврей, неукоснительно соблюдающий кашрут, и никогда в жизни не ел ничего нечистого. Тогда голос с неба снова обратился к нему: «Что Бог очистил, ты не объявляй нечистым». Петр встал, отправился в дом язычника по имени Корнилий и окрестил его. После этого, по словам Луки, Петр своими глазами видел, как Святой Дух сошел на язычников. Это был судьбоносный момент, который Петр истолковал в следующих словах: «Поистине я убеждаюсь, что Бог нелицеприятен». Снова и снова Иисус ломает барьеры и возводит людей на новые уровни сознания, даже через своих учеников. Иисус, выходящий за пределы порожденных страхом оберегающих систем, чтобы создать новую жизнь, – вот сердце евангельского портрета.
Еще один барьер рушится в более ранней истории из Книги Деяний (8:26–40), когда диакон Филипп окрестил эфиопского евнуха. Этот человек был двойной угрозой религиозным правилам того времени: он был мало того что нечистым язычником, так еще и кастратом, что делало его вдвойне неприемлемым. В Законе Моисеевом написано: «У кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне» (Втор 23:1). Обратите внимание: в данном тексте нет никаких оговорок или двусмысленности. Это то, что люди, цитирующие Библию в защиту своих предрассудков, обычно называют «ясным и непреложным словом Божьим». Смысл этих слов для учеников был совершенно очевиден. Тем не менее Филипп открыто пренебрег законом и окрестил кастрированного евнуха, снова бросив вызов религиозным правилам от имени более высокой человечности – поступок, к которому привело то, что он понял значение Иисуса.