Матушка берет меня за руку, как тогда на мосту через горный ручей. Словно не было покушений, взорванного катера, побега в четвертый сектор, страшного пророчества и эдельвейсов в саркофаге.
«Это я, Мотылек» — горит на губах, дрожь идет разрядами тока по телу.
Сорвусь, не выдержу. Нельзя, еще не развеян мой пепел по ветру.
Собираю остатки сил в кулак до хруста зубов… Молчать!
Поговорит, — скрежещет помехами Трур и уходит из комнаты. Посочувствовал, оставил нас одних. Снимаю черную маску и бросаюсь в объятия Аттии. Усталость разливается тяжестью по телу, подкашивая ноги. Осторожно, чтобы не расплескать непролитые слезы, кладу голову на плечо. От матушки пахнет молоком и луговыми травами. Она гладит меня по спине и утешает:
— Тише, тише, моя девочка. Живая, здоровая. Ох и наревелась я, когда Марк позвонил.
— Он… не должен… был, — задыхаюсь я.
— Забудь, уже все хорошо. Спрятал тебя Наилий, он сказал мне. Пусть так, пусть понарошку. Значит, нужно.
Аттия обнимает меня крепко и вдруг отступает, вглядываясь в карманы комбинезона на груди.
— Нацепляла сколько, — качает головой, — раньше один был, а теперь вон какие. Фиолетовые.
Если Юрао зеленый и питается похотью, то, как кормить фиолетовых? У меня нет ни сюзеренов, ни вассалов. Единственная такая привязка идет ко мне от Флавия. Неужели им придется жертвовать? Не честно это. Капитан Прим не должен кормить чужих духов!
Аттия хмурится и собирает пальцы в щепоть. Вспоминаю, как избавила от кошмаров, убрав всех лишних духов, только Юрао оставила. Сросся со мной паразит, неужели пятеро новых тоже?
— Не могу прогнать, — вздыхает матушка, — сильные, не видела таких раньше.
— Как они выглядят, матушка?
— Шарики разноцветные. Бесплотные там у себя, а когда приходят к нам берут оболочку. Я вижу ее, но не могу заглянуть внутрь. Иногда чувствую светлый дух или темный, спокойный или агрессивный. Твои разные и все здесь. — Аттия стучит указательным пальцем по моей груди в районе нервного сплетения. — Не больно тебе?
Мотаю головой, что нет, и тянусь к Юрао с вопросом.
«Материя вокруг нас тонкая, но все же грубая для вас, — вместо него отвечает Инсум. — Я не могу объяснить. Это не боль, а напоминание, что мы есть».
Чувствую сначала жжение, а потом покалывание в груди, будто правда кто-то скребется изнутри. Верю, что есть, не нужно доказательств.
— Почему их так много?
— Печати нет, — вздыхает матушка, — сняли ее с тебя, теперь будешь звать, они откликнутся.
Я никого не звала, — с отчаяньем выговариваю и слышу мысленный ответ Юрао:
«Это я позвал, извини. Не смог защитить тебя от кошмаров и нашел того, кто может — Инсума. Он страж сновидений».
«Леха и остальных тоже ты привел?»
«Нет, они сами, — смущается дух, — то есть их послали, вернее, они были рядом, у печати, а потом подселились».
«Вот и пусть сидят молча, — вмешивается Инсум, — не наши они. Темные».
«Насколько?» — спрашиваю и боюсь услышать ответ.
«Лех — каннибал».
Шатаясь, падаю плечом на стену, морозом тянет по спине и уши закладывает. Брезгливо отряхиваю руки от духов, как от налипшей паутины.
— Что говорят? — беспокоится Аттия. — Не молчи, пожалуйста, я их не слышу.
— Один из них ест или ел когда-то своих сородичей, — с трудом выталкиваю из себя.
— Темный, — кивает матушка, — не бойся, Мотылек, ты намного сильнее их всех. Захочешь — вытолкаешь обратно за барьер. Духи боятся, поэтому и сидят тихо, не беспокоя лишний раз хозяйку. Послушные, как дети в столовой после нагоняя от мастера. Только ложки стучат по тарелкам.
Всех кормлю: и темных, и светлых. Не понимаю, как будут уживаться, и не знаю, как разогнать.
«Ты научишься управлять нами, и мы станем полезны, — обещает Инсум, — не нужно нас выгонять».
— Они рады быть с тобой, — рассказывает Аттия, — создать мир живых не так просто, а населить его и удержать — еще сложнее. Всем места не хватает. Тех, кто никогда больше не будет воплощен слишком много. Мы не сосчитаем никогда.
Инсум показывает мне песчинки, упавшие в океан, чтобы поняла разницу между живыми и мертвыми. Какими же глупцами мы выглядим, когда добровольно уходим в бездну.
— Все шестеро связаны со мной до смерти, как Юрао?
— Нет, — качает головой матушка, — твой паразит низший дух, он подругому не может, остальные намного выше, но и они всего лишь слуги Истинных.
— Проклятье, как сложно, — устало тру пальцами глаза и чувствую, как Аттия гладит по плечу.
Отдохни, Мотылек, не все сразу. Я пойду, истомился там Трур под дверью. Да и Наилия одного с Марком оставлять не стоит. Не знает друг про обман, помочь хочет. Как бы беды не случилось.
Понимаю, что права, но отпускать не хочется. Хватаюсь за ее рукав, как ребенок, а внутри холодеет все сильнее. Напоит один генерал другого до беспамятства, в бездну полетит секретность, а вместе с ней пророчество. Должна я так думать, но вместо этого перед глазами любимый мужчина в белой траурной одежде. Пустой и будто вымороженный изнутри. Кажется, что с каждым ударом сердца он все дальше и дальше от меня.
— Матушка, расскажи… про Наилия.