Знаешь, о чем я подумала в этот момент? О том, что вам двоим
Со временем, впрочем, стало лучше, легче. Я, однако, заметила это, только когда Элинор исполнилось шесть или семь месяцев. Я уже не так боялась оставаться с ней наедине, но прогресс был едва заметным, крошечным. К сожалению, некоторые вещи меняются не так быстро, как бы нам хотелось. Ты, вероятно, тоже что-то понял и подключил Эди, которая приходила помогать мне чуть не каждый день, покуда Элли не исполнился годик. Сам ты тоже старался не задерживаться и приходить домой пораньше. И все же, даже несмотря на твою отзывчивость и доброту, я по-прежнему не решалась рассказать тебе, какие черные мысли приходили мне в голову и как близка я была к тому, чтобы бросить все и бежать на край света. Вдруг, думала я, ты прогонишь меня, потому что я оказалась никудышной матерью? Что я буду тогда делать?
Ну вот я и сказала это… Хотелось бы мне знать, что ты думаешь сейчас, когда читаешь эти строки? Надеюсь, ты не вообразил, будто я могла причинить нашей любимой малышке вред? Это были только мысли, ужасные и мрачные мысли; я бы скорее отрубила себе руку, чем совершила что-то такое, за что ты бы меня проклял. Конечно, тебе нелегко будет узнать, что я столько времени молчала о своих чувствах и переживаниях, что я скрывала от тебя свои страхи, но… К счастью, ты никогда не был склонен осуждать других. Ты принял меня такой, какая я есть, не подозревая, что взял в жены Медузу горгону: злобное, рычащее существо с жалящими змеями вместо волос. Впрочем, здесь я, пожалуй, хватила через край. И все равно, прости меня, Фрэнк!..
Мало кому приятно узнать, что человек, с которым он связал свою жизнь – чудовище…
5
Фрэнк почувствовал, как у него немеет левая нога. Он давно собирался ею заняться, но, во-первых, на своем веку он повидал немало больниц, а во-вторых, о себе он привык заботиться в последнюю очередь. Теперь он просто несколько раз согнул и разогнул колено, дожидаясь, пока волна тепла и «иголочек» начнет подниматься от икры к бедру. Конечно, лучше всего было бы немного пройтись, но время было не самое подходящее: где-то Фрэнк читал, что большинство ограблений и неспровоцированных убийств происходит именно перед рассветом. Выходить из дома в такой час было небезопасно.
Вместо этого он сунул ноги в тапочки – старые, стоптанные, потертые тапочки, которые Мэгги терпеть не могла, прижал к животу ежедневник и отправился в кабинет. На то, чтобы вывести компьютер из спящего режима, ему потребовалось минуты три. «Такой же соня, как ты», – сказала бы по этому поводу Мэгги, задорно сверкнув глазами. Наконец экран осветился, и Фрэнк увидел, что его последний шахматный сеанс завершился сам собой. «Игра окончена» – появилась на клетчатом фоне табличка в рамке.
«Еще нет, – подумал Фрэнк. – Еще нет…»
Закрыв игру, он вызвал программу просмотра фотографий и стал медленно прокручивать список, двигаясь от самого последнего к самому раннему загруженному снимку. Это была фотография с фотографии, снятой одноразовой камерой, причем оригинальный снимок был сделан без всякой подготовки. На нем Мэгги держала на руках Элинор, которой, если судить по дате у нижнего обреза, было тогда два с половиной месяца. Покрутив колесико мыши, Фрэнк увеличил фото.
Всматривался он, однако, не в лицо дочери, а в лицо жены, ища на нем следы душевных страданий. На мгновение перед его мысленным взором предстала кошмарная картина: он открывает крышку ее черепа словно сахарницу и заглядывает внутрь. Если бы это было возможно, он бы вычерпал оттуда все до единой черные мысли и превратил в пепел. Они не должны были беспокоить Мэгги и касаться Элинор. Чудовище?.. Нет, ни в коем случае! В душе у каждого человека таится мрак, жаль только, что Мэгги так и не смогла поделиться своими страхами с ним.