Игра в кубики

– Виктория Павловна звучит лучше, чем Виктория Никитична, – криво усмехнулась Вика. – Мама Света так считала, потому и оставила мне это отчество. Ну, и в память о брате, наверное. Она его очень любила.

– И вы никогда не интересовались, кем были ваши родители и что с ними случилось? Раз из вашего удочерения тетка не сделала тайны?

Вика поморщилась. Да, из факта удочерения тайны никто не делал, ей стало известно об этом лет в восемь, мама Света сама ей все рассказала, не хотела, чтобы кто-то случайно преподнес эту информацию девочке.

Вика не помнила, что испытала в тот момент, но ей до сих пор казалось, что это не был страх, обида или что-то еще. Ее любили, в меру баловали, она не чувствовала себя чужой до этого разговора, как не чувствовала и после. Для нее ничего не изменилось. И ей никогда особенно не хотелось знать, кем были ее настоящие родители. Они погибли – так сказала мама Света, и Вика считала, что произошла автомобильная авария – ну, а иначе как объяснить слово «погибли»?

– Кажется, они разбились на машине, – неохотно выдала укоренившуюся в голове «детскую» версию Вика.

– Нет, Виктория Павловна, все было иначе. Ваш отец, Павел Александрович Никулин, и мать, Любовь Викторовна, не погибли в аварии. Они были убиты выстрелами в упор в собственной квартире, – произнесла следователь, глядя ей в глаза. – Убиты в ходе передела собственности на водочном заводе, частью акций которого владел ваш отец.

Вика потрясенно молчала, у нее даже немного приоткрылся рот, а глаза сделались огромными, как два наполненных водой блюдца, и влага вот-вот грозила вылиться на щеки.

– Этого не может быть… – прошептала она.

– Мне жаль. Но, к сожалению, такова реальность. Ваш отец владел акциями завода на паях с двумя своими друзьями, ему принадлежало тридцать пять процентов акций. Это и было причиной убийства.

– Погодите… я ничего вообще не понимаю… – жалобно проговорила Вика, сжав виски пальцами. – Никогда не слышала ничего подобного… мама Света ведь этого не знала, правда? – она с надеждой посмотрела на следователя, ожидая подтверждения, но та покачала головой:

– Увы, Виктория Павловна, Светлана Александровна прекрасно знала, чем занимался ее брат. Возможно, отчество она оставила вам не из-за благозвучия, а совсем по иной причине. А фамилию сменила, чтобы уберечь от возможных неприятностей.

– Каких?!

– Вас тоже могли убить.

Вика уронила голову на стол и заплакала.

– Можно мне назад, в камеру? – жалким голосом попросила она.

– Конечно.

Следователь нажала кнопку, вызывая конвой, и Вика вновь оказалась в камере, где легла на нары и прорыдала до самого утра.

Журналист

Ему снился дом. Не своя квартира, которую он приобрел несколько лет назад, а родительская, которую до сих пор считал домом. Прекрасное расположение, исторический центр Москвы, Ордынский тупик – за возможность жить там люди до сих пор были готовы отдавать огромные деньги, баснословные, граничащие с безумием.

Отцу квартира досталась от родителей, чудом уцелевших во времена репрессий. Дед – крупный ученый, медик, прошел войну, много сделал для развития медицинской науки. В доме была огромная медицинская библиотека, сотни редких книг в старинных изданиях, некоторые еще с «ятями», с прекрасными иллюстрациями и непонятными латинскими терминами.

Маленький Борис очень любил рассматривать их, бережно перелистывая пожелтевшие страницы. Деда Борис не знал – тот умер еще до его рождения, но его портрет всегда висел в кабинете отца, и Борису казалось, что пожилой мужчина с острой старомодной бородкой и смешным пенсне пристально наблюдает за тем, как он, семилетний, забирается в отцовское кресло с очередным томом медицинской энциклопедии.

Отец, вопреки желанию деда, врачом не стал, зато был хорошим экономистом, на волне перестройки сделавшим неплохую карьеру в банковской сфере, а затем попав и в правительственные круги.

Увлечение Бориса журналистикой поначалу не встретило в семье понимания, однако первые успехи и первые статьи изменили это.

Во время каких-то празднеств мать с гордостью демонстрировала переплетенные в альбом вырезки из газет и журналов за подписью Бориса Нифонтова своим друзьям-артистам и в шутку советовала «не попадаться мальчику на язычок».

Дом, такой уютный стараниями домработницы Нины Витальевны, всегда казался Борису крепостью, за стенами которой с ним не могло произойти ничего дурного. Совсем иначе обстояли дела за его пределами.

Окружающая действительность казалась Борису угрожающей, таящей в себе неприятности и беды, которые периодически настигали его. Он часто падал, разбивая колени и локти, его пару раз кусали собаки, он терял ключи и деньги – словом, то и дело происходили неприятности разного масштаба.

– И в кого ты, Боренька, такой растяпа? – сокрушалась Нина Витальевна, обрабатывая зеленкой очередную ссадину.