Игра в косынку. Практикум

— А я всегда говорила, что у тебя мания величия, — фыркнула Анечка, пристроила чашки на столе, упала в кресло и закурила. Через пару секунд она подавилась дымом и принялась судорожно жестикулировать, указывая куда-то за мою спину. Я медленно обернулась, вскрикнула и бросилась открывать окно. Мой крик на ходу набирал силу:

— Ты сдурел? — орала я, — десятый этаж, полоумный!!!

Паша швырнул в меня букетом роз и смело шагнул на подоконник. Люлька, в которой он приехал, опасно заколыхалась. Паша легко с нею справился и соскочил с подоконника в комнату. Анечка обречено закатила глаза.

— Ничего нормально сделать не можешь, — она грохнула своей чашкой по столу, — между прочим, мы заказывали Васю. На худой конец, Майкла Джексона.

Я пожала плечами — художника может обидеть каждый. Не нравится — пусть сама рисует. Лично по мне — и Пашка тоже очень неплохо — когда-то мы прекрасно ладили.

— Не надо паники! — наконец-то подал голос Пашка, — я все сейчас объясню!

— Хотелось бы, — нахмурилась я.

— Я понял, что заставил тебя страдать, — с прочувствованным всхлипом начал Пашка, — Слишком много внимания я уделял своим чувствам, и ни капли — твоим. Я понял, что считал, будто ты должна любить меня только за то, что я люблю тебя, к тому же, начал считать это слишком поздно. А сначала я разбил тебе сердце, когда ты была еще совсем юная, нежная и влюбленная. Мне кажется, что ты стала такой жесткой из-за меня, ты ни в чем не виновата передо мной, прости меня, прости!

— Э-э-э… — очень умно промычала я и пошевелила пальцами на ногах. Добавить тут мне было совершенно нечего.

— И ты, Анечка, прости меня, — Паша обернулся к дорогой подруге.

— Что-о-о-о? — возмутилась я.

— Да когда это было-то, — должна признать, Анечка была слегка смущена.

— Прости меня за то, что я навязал тебе систему порочного, отягощенного чувством вины и сладостью запретного плода заигрывания. Это было жестоко по отношению к твоим чувствам, я очень прошу тебя простить меня.

— Ну и сволочь же ты, — возмутилась я, — просто зла моего, Анька, не хватает.

— Ну убей меня теперь, — взбрыкнула она, — пристрели. Из огурца. Кармен недоделанная.

— Кармен, — с достоинством напомнила я, швыряя Пашин букет в сторону, — между прочим, ножичком порезали.

— Поздравляю, — заржала Анечка, — вот и ты туда же.

— Больно надо, — заржала я в ответ, — ножичков на вас всех не хватит.

— Г-м-м!!! — прокашлялся Пашка. Мы, как по команде, обернулись к нему.

— Ну, — нахмурилась я, — чего надо?

— Я это… — начал Пашка, но тут раздался новый звонок в дверь. С криком:

— Он вернулся! — Анечка дернула открывать. Послышалось щелканье замков, дверь распахнулась, и я, выбегая вслед за Анечкой, чуть не сбила с ног…

— Мама, — сказала я, — какие люди…

— Марго! — торжественно продекламировал Миша, — прости меня, если сможешь.

— Так, — я выжидающе уставилась на него.

С Мишей мы тоже когда-то жили, поэтому я тоже могла бы потребовать уважения к нему, однако мне и рта открыть не дали.

— Прости меня, — начал Миша, — за то, что не смог разглядеть твою тонкую и ранимую душу, я просто не был готов к сиянию твоей многогранной и прекрасной личности.

— По-моему, — прошептала мне на ухо Анечка, — он издевается.

— И ты Анечка, прости меня, — продолжал Миша.

— За что это? — возмутилась та и обернулась ко мне, — вообще не по поводу встрял чувак…

— Да, вот за что она должна тебя простить? — медовым голоском осведомилась я.

— Просто, прости и все.

— Санта-Барбара, — буркнула я, — сговорились, — я постояла некоторое время в коридоре и пошла на кухню — кажется, там были сигареты. Вся толпа рванула за мной.

— Прости меня, Марго! — орал мне вслед Миша, — что я ожесточил твое сердце!

— Да пошли вы все! — я вбежала на кухню и лицом к лицу столкнулась с Лехой.

— Прости меня, Марго! — взвыл тот.

— Во ты закабанел-то, — только и смогла вымолвить я.

— Прости, что не принимал в расчет, что ты тоже имеешь право на самовыражение!

— Кто это? — живо заинтересовалась Анечка.

— Идиот один, — отмахнулась я, — сжег половину моих дневников. Если ты скажешь хоть слово про мое сердце, — метнула я гневный взгляд в сторону Лехи, — засвечу тебе в морду!

Тут из комнаты послышался дикий грохот и какие-то вопли. Мы втроем метнулись туда и застали очаровательную картину: Паша восседал на Мише и, что было сил, бил ему лицо. Миша же, с выражением величайшего в своей жизни усилия, душил Пашу, от чего Пашина физиономия приобрела нездоровый багровый оттенок. Кругом валялись перевернутые кресла и выпотрошенные журналы. Чашки были раскрошены в пыль, оседавшую в лужах чая.

— Ты никогда не понимал ее! — орал Паша в перерыве между ударами.

— А ты, — выл Миша, — ты думаешь, понимал?

Увидев подобную идиллию, Леха бросился в самую гущу событий, и серией коротких ударов показал Паше и Мише, кто на самом деле мою тонкую и ранимую натуру понимал. Впрочем, оба легких, но сильных стратегией моих бывших гражданских мужа быстро сгруппировались, объединили усилия и начали теснить Леху к окну.

— Да ну их всех в жопу, — вздохнула Анечка, — пошли все-таки чаю попьем.