Игра в игру

Да, драматург сегодня – это несерьезно. Это игра. Пьес-раскрасок у меня штук сорок. По несколько ярких зарисовок на каждую каноническую заповедь. Некоторые пьески нарасхват. О них и говорить не стоит, но они меня кормят.

А что, по вашему, серьезно? С умным видом талдычить свою никому не нужную истину? Соскребать ее со Стены – и в массы? В харю пипла? Как себе хотите, а в моем представлении делать это несерьезное дело – писать по пьесе за вечер – самое серьезное в моем положении.

«Лицемерие!» – слышу я реплики из зала. «Двойная бухгалтерия!»

Ах, я уже покраснел.

Потом побурел.

Одну секундочку. Лицом к Стене. Пробежались быстренько глазками по кромочке справа. Да, да, здесь, петитом (издали похоже на завитушечку на крыле бабочки). Вот оно (раздел «Следы бессонницы»): «Лицемерие – это когда низкие стремления выдаются за высокие; если же высокие прикрываются низкими – это разумная тактика». Пусть кто может, скажет лучше меня. А кто не может – пусть помолчит. Да, да. Последнее слово в этой главе останется за мной. Перечить не позволю. Смирно!

Вольно. Но рот по-прежнему не открывать. Я делаю вид, что с ними заодно, понятно? А что мне остается? Как выжить по-другому? Честный бой один против всех? Кому это надо? Они даже не заметят потери бойца, а я глупо сгину. Или вы именно этого хотите и добиваетесь? Зря стараетесь.

Я так живу. Или все же играю?

Я сам до сих пор не в состоянии ответить на этот вопрос. И когда мне его подбрасывают, то есть когда мне чудятся ехидненькие реплики из зала, я впадаю в неописуемое бешенство.

Прошу простить меня за естественную здоровую реакцию.

Глава 14. О Бейроне и о матерьях важных

Я уже перепутал, где в моем романе прошлое, где будущее, где начало, где конец.

Я даже не очень отчетливо представляю себе, к чему идет повествование и с какого места я его продолжаю.

Впрочем, уверяю вас, это неважно. Будущего мне не хотелось, хотелось, чтобы вечно длилось настоящее; что касается конца…

Летай иль ползай – конец известен. Разве можно удивить концом жизни? Удивителен ее духовный результат. Вот что следует коллекционировать, если уж серьезно относиться к жизни.

Вы считаете, что я дурачу вас, читатель, играю с вами или, боже упаси, заигрываю? Как вам будет угодно. Последнее слово за вами. Не забывайте, что вы читаете художественную литературу, то есть играете в предложенную мной игру. Вы вольны прекратить ее в любом месте – и созданный мною мир, ставший вдруг никому не интересным, одним щелчком отправится в мусорную корзину.

Швыряться мирами: в этом, знаете ли, что-то есть…

Итак, я не мог предугадать моего будущего, но я знал, чего мне хотелось. Однако гражданка Судьба лишила меня выстраданного мной будущего. Она все переиначила и сделала по-своему – причем, в подлой императорской манере: просто поставила меня перед фактом. Терпеть не могу подобного хамства, особенно со стороны таких важных лиц. Может, у них там, за горизонтом где-то, тоже в чести игры? Видите ли, у меня сложилось такое впечатление, что меня целенаправленно лишают инициативы, перехватывают мои начинания, не дают свободно распоряжаться моей жизнью. В чем дело, какие ко мне претензии? Эй, вы, судьи? Я, кажется, прекратил играть, я изо всех сил старался быть серьезным, и что из этого вышло? Хотите знать?

Читайте же скорей, что вы меня слушаете!

Мне позвонила Елена и поздравила с очередной годовщиной наших отношений. Тут она угадала. Нет, годовщины я, признаться, не помнил, но, уязвленный появлением Платона (его просторная спина занимала половину горизонта, половину моего жизненного пространства), с удовольствием принял поздравления. Оказывается, мы были вместе пять лет. Четыре, если быть совсем точным; последний год я был женат на Маше.

Я обещал быть у Елены. Куплю цветы, вино и поеду к ней. (Она предпочитает полусладкое, красное. Я навсегда запомнил заповедь одного лондонского приятеля, маркиза или барона, кажется, все-таки барона – я вернусь к этому типчику, если будет время и настроение (и романная потребность, само собой). Смысл заповеди был прост, как, собственно, и всех заповедей цивилизации: будь внимателен к мелочам, будь в мелочах даже еще более мелочным, чем сама женщина – и тогда ты станешь великим сердцеедом. Большим небритым мачо. Капризы женщин элементарны, предсказать их несложно, и вовремя явившееся полусладкое, в самый день годовщины (тут я дал промашку: запамятовал, подлец!) – это фурор на долгие годы. Великий рецепт от барона, ставшего, если мне не изменяет память, импотентом!)