Игнач Крест

- Это правда. Последние четверо суток я питался только кровью моего коня, отворяя ему вены и высасывая кровь. Мне пришлось несколько раз уходить с боем от шаек буртасов и урусов. Ранен в грудь.

- Что ж ты молчал до сих пор?

- Я не хотел привлекать твоего внимания к своей ничтожной особе…

- Ответ, достойный воина, - прервал его Бату и хлопнул в ладоши.

И тут же вышколенный китайский слуга поставил перед Аджаром низкий круглый столик, накрытый шелковой скатертью и заставленный золотой и серебряной посудой. В пиале дымился свежесваренный бараний бульон - шорпа, на блюде лежала вареная баранья голова.

- Ешь и пей, - приказал Бату.

Аджар, подчинившись, отрезал ухо у бараньей головы, быстро съел его, запив тунгутским вином из серебряного кубка, и с поклоном сказал:

- Да будет к тебе вечно милостиво великое небо, Саин хан, я сыт.

Бату, удовлетворенный скромностью и тактом гонца, милостиво кивнул головой. Тогда Менгу-хан, который все это время пристально изучал Аджара, неожиданно сказал:

- В моем тумене, когда я выступил в поход, был джаун-у-ноян, очень похожий на тебя, храбрый гонец, уж не твой ли он родственник?

- Нет, - не дрогнув, ответил Аджар. - Не родственник - это я сам. Такова была воля великого хана.

- Как же ты оказался теперь гонцом моего отца? - еще вкрадчивей спросил Менгу-хан.

- По воле великого хана я дошел с войсками до самого Итиля*, а потом вернулся с донесением в Каракорум.

____________________

* И т и л ь - монгольское название Волги.

- С каким еще донесением? - встрепенулся Гуюк-хан.

Аджар молчал.

- Ты что, плохо слышишь, грязный пес? - разъярился хан.

Аджар продолжал надменно молчать.

- Прости несдержанного брата, храбрый баатур, - вновь вмешался в разговор Менгу-хан. - Но не скажешь ли ты, почему отец послал именно тебя, простого джаун-у-нояна, с таким важным заданием?

- По званию я минган-у-ноян, а вступил в твой тумен джаун-у-нояном по приказанию великого хана.

Менгу-хан и Гуюк-хан понимающе переглянулись.

- Мы тут болтаем об этом ничтожном нояне, - заговорил, горячась, Шейбани, - а время идет. Да, брат, ты над нами главный, и мы должны выполнять твои приказы, но помни - мы все чингизиды, в нас течет кровь Повелителя вселенной, и мы требуем, чтобы ты шел на Новгород немедля! Ты понял? Не медля ни минуты!

Бату помрачнел, приподнялся и щелкнул пальцами. Молодой ноян, стоявший рядом с Шейбани, коснулся головы кобры, и металлический пояс вдруг со свистом раскрылся, превратившись в острый булатный клинок. Шейбани вздрогнул и замолчал. Бату вынул из кармана китайский платок из тончайшего голубого газа, вытер им вспотевший лоб, а затем подкинул платок над булатной саблей. Платок медленно опустился на лезвие и распался пополам. Все смолкло. В наступившей тишине спокойно и властно прозвучал голос Бату:

- Еще одно слово, мои любимые братья, и в вас совсем не останется крови Повелителя вселенной, да и никакой другой. Но недаром меня прозвали Саин хан. Пока я прощаю вам ваше неповиновение, - сказал он, сделав легкое ударение на слове «пока». - Я даже не требую от гонца, чтобы он рассказал великому хану Угэдэю, как вы помогаете мне выполнять его волю…

Тут Менгу встал во весь свой богатырский рост, одернул чапан священного белого цвета и произнес:

- Внимание и повиновение!

За ним вскочил Гуюк-хан, предпочитавший черный цвет, угодный подземным богам, и тоже глухо сказал:

- Внимание и повиновение!

Потом один за другим встали все чингизиды, громко клянясь служить Бату верой и правдой. Однако поднятый ими шум так и не смог разбудить старого полководца. Бату тронул Субэдэя за плечо:

- А ты, любезный баатур, ты, кажется, уснул?

Субэдэй открыл свой единственный глаз и хрипло ответил:

- Ты молод, Саин хан, а я стар, у меня нет ни сил, ни желания тратить время впустую - обсуждать мудрое решение великого хана и нарушать тем самым непреложный закон беспрекословного повиновения, записанный еще в «Великой Ясе» самим эзэн ханом, твоим дедом, даже в этом краю снега и льда. Не так-то просто пройти эти сто верст по рыхлому снегу, когда засады будут поджидать нас на каждом шагу. Чтобы взять Новгород, нужно время. Много времени. Начнется весна, распутица. Мы окажемся отрезанными. Надо другое - обложить Новгород огромной данью.

- Почему ты думаешь, мудрейший, что новгородцы согласятся платить эту дань? - с любопытством спросил Бату.

Субэдэй усмехнулся:

- Наши лазутчики доносят - в Новгороде много ремесленников и купцов. Они торгуют с половиной вселенной. Им не война нужна, а мир. За этот мир они готовы будут уплатить хорошую цену.

- Да, - решительно подытожил Бату, - мы заставим их платить эту дань не один раз… - Тут какая-то новая мысль захватила его, и он глубоко задумался.

Наконец он сказал: