Игнач Крест

- Сыны мои! Вы идете на последний, смертный, неравный бой! Может статься, что никто из вас не вернется, да и некуда вам будет возвращаться, поелику верю, что каждый из нас, новоторжцев, свой долг перед Святой Софией, перед Новгородом, перед Русью исполнит. Враг не сможет захватить окольный город и детинец, пока не будут они полностью порушены и все их защитники не погибнут. Это вам говорю я, ваш посадник! Теперь вся надежда на вас, братья и сыны мои! Пробейтесь к шатру самого Субэдэя и подрубите его! Только это может спасти город!..

- И подрублю, - тонко и с присвистом крикнул Михаил Моисеевич. - Видит святой Михаил, подрублю, а заодно и голову этой собаке!

- Слышите? Перестал бить окаянный порок - это отряд отчаянных смельчаков-новгородцев прорвался к нему. Для вас сей знак - пора выступать! С Богом!

Ряды златотканых заколыхались. По сигналу воеводы загудели варганы, ударили бубны, пронзительно засвистели сопели. Ратники направились к обшитому деревом проходу сквозь земляной вал, снаружи прикрытому тонкой стенкой и замаскированному. Туда метнулся с поднятым мечом Михаил Моисеевич, за ним двинулась его рать, подняв над головой щиты, чтобы укрыться от стрел, образуя единый и неотвратимый поток, который обрушился, извиваясь, на не ожидавшего нападения с этой стороны ворога, стек на окруженный тыном посад и стал пробивать себе дорогу к Тверце, где на крутом берегу возвышался шатер Субэдэя. Златотканые шли теперь правильным треугольником, острием вперед, с копейщиками по краям и лучниками посредине. Чэриги, не готовые к вылазке, заметались, гонцы поскакали к Субэдэю, но стрелы урусов вовремя настигали их. Вдруг вновь послышались глухие удары - это возобновил свою работу главный порок, но рушили падающие камни не ворота окольного города, а возведенный таурменами тын, освобождая путь златотканым.

Нелегко далось это трем отчаянным новгородцам: они пробрались незамеченными в своих белых балахонах сначала по реке, а потом за телегой, груженной новыми камнями для метания, прячась среди развалин и остовов сгоревших домов, почти до самого главного порока, пока их не заметили чэриги из его охраны. Пришлось пустить в дело оружие. Подняв двумя руками меч над головой, крестьянский сын Миша опускал его на низкорослых нукеров и чэригов, как заправский воин, разрубая одним ударом чуть не пополам, вместе с их круглыми щитами, которыми они пытались обороняться; шедший за ним следом Силантий успевал выпускать одну стрелу за другой, не давая врагу изготовиться к бою. Под их прикрытием Бирюк первый пробился к тому месту, где стоял китаец. Князь Андрей хорошо описал его, ошибки быть не могло: синяя шапочка, синий халат до пят - это Ван Ючен!

Тут опомнились русские пленные. Спустив на землю огромный камень, приготовленный для порока, они бросились на стоящих поблизости чэригов, стараясь ухватить их сзади за шею и задушить. Все бились молча, со страшным ожесточением, и вскоре охрана Вана была мертва. Последним вонзил свою рогатину в грудь нукера, пытавшегося заслонить собой китайца, Бирюк.

- Убей и меня, - обратился к нему на ломаном русском языке Ван Ючен. - Я заслужил смерть.

- Мне нужна твоя жизнь, Жоан Цзы, - глухо проговорил староста. - Мне нужно, чтобы пороки не били в ворота.

- Откуда тебе известно мое второе имя, урус? Его здесь не знает никто.

- Аджар послал меня к тебе - князь Андрей. Он сказал, что ты нам поможешь.

- Аджар? Где он?

- Думаю, его уже нет в живых, наверное, он уже скончался от ран, нанесенных проклятыми таурменами!

- Хорошо! Раз ты подарил мне жизнь, - неожиданно громко сказал, почти прокричал всегда бесстрастный Ван, - то помоги мне остаток ее использовать, чтобы сотворить добро! - Большие глаза его, узкие концы которых подбирались к самым вискам, увлажнились и торжествующе блеснули, озаренные идущим из глубины его души внутренним светом.

- Как ты думаешь это сделать? - с недоумением спросил Бирюк.

- Раз ты с твоими товарищами смогли пробиться сюда, значит, вы способны совершить невозможное, - возбужденно проговорил Ван. - Разверните порок в другую сторону.

- Вот это дело! - выкрикнул понявший все староста.

- Нам надо уходить. Мы свое дело сделали, - попытался остановить его Силантий.

Но Бирюк и Миша с помощью четырех русских пленных уже навалились на опорную платформу порока и стали поворачивать ее, напрягая все силы. Тогда Силантий притащил валявшиеся поблизости обгоревшие бревна, чтобы использовать как рычаги и катки. Наконец им удалось повернуть порок так, что его ложка стала смотреть в противоположную сторону.

- Скорее, скорее, - торопил Ван, на лице которого, несмотря на холод, выступили капельки пота.

Повинуясь его команде, русские заложили в ложку приготовленный камень, оттянули ее и нажали спуск.

Камень со свистом прорезал воздух, глухо ударил о тонкие бревна и повалил целый пролет тына, возведенного погаными вокруг Торжка. Падение второго камня еще больше расширило пролом, открывая дорогу златотканым.