Игнач Крест

По прошествии стольких лет Иван Дмитриевич поморщился, вспоминая, как тяжело ему было лишиться новгородского посадничества, еще горше покидать родной город, но он знал, что с вечем шутки плохи, и скрепя сердце поехал в Торжок, увозя с собой двух сыновей, чудом спасенных из горящего дома матерью, которая сама при этом погибла. Однако новоторжцы не забыли прежних обид, несправедливо обвиняя Ивана Дмитриевича в сговоре с великим князем Владимирским Юрием Всеволодовичем, обобравшим горожан до нитки несколько лет тому назад. Они не приняли его на посадничество и даже не пустили в город. Униженный, доведенный до отчаяния, Иван Дмитриевич уехал в Переяславль под защиту Ярослава Всеволодовича, с которым теперь его связывала общая судьба. Он считал его, несмотря ни на что, более подходящим Новгороду, чем всех остальных князей, в том числе и южнорусских, которым он до этого был привержен.

Между тем новгородские бояре уговорили произвести в посадники сторонника южных князей Внезда Водовика - известного мздоимца, разбогатевшего на закладах. Погубила Водовика его жадность. Не прошло и года, как Степан Твердиславич Михалков, да и другие новгородцы раскусили его, но было поздно: год выдался неурожайным, а из-за нерасторопности и мздоимства Водовика обрушился на Новгород - в который раз! - голод; Водовик с тогдашним князем Ростиславом, сыном Михаила Черниговского, поспешили в Торжок. Новгородцы тут же восстали, разграбили дворы Водовика, его родственников и сторонников, а его друга, бывшего когда-то посадником, Семена Борисовича, попросту убили. Вот так-то…

Новгородцы избрали посадником Степана Твердиславича, а тысяцким Никиту Петриловича, которые с тех пор, вот уже восьмой год, служат Новгороду верой и правдой.

Когда страсти в Новгороде немного поутихли и князем опять стал Ярослав Всеволодович, Иван Дмитриевич направился в Торжок и на этот раз был, хотя и с опаскою, принят на посадничество.

Иван Дмитриевич многое извлек из тех злоключений, которые послала ему судьба. За годы посадничества в Торжке он даже поседел, исправляя свой пост. Новоторжцы, встретившие вначале Ивана Дмитриевича враждебно, вскоре оценили посадника, восемь лет подряд переизбирая его на городском вече. И в самом деле, Торжок при Иване Дмитриевиче расцвел, ни один князь не пытался больше разорить или занять его. Нижний, или, как его называли новоторжцы, окольный, город был заново укреплен, возведены заборолы и сторожевые башни, углублен ров. Это и помогло сейчас уже вторую неделю сдерживать натиск несметного войска Субэдэя. Дожил Иван Дмитриевич до страшного часа, когда все, что накопилось в душе его, весь опыт, весь разум, все чувства, надобно подчинить одной цели, не давая себе и другим никакой поблажки, постараться все видеть и предвидеть, все, как оно есть и как будет.

В Торжке жили большей частью ремесленники и торговцы, многочисленные гости, купцы новоторжские и приезжие, люди смысленные, и от них Иван Дмитриевич лучше, чем от любых разведчиков, знал о продвижении таурмен поганых и об их силе. Казалось, протекло много лет с тех пор, как он призвал к себе Ферапонта, а на самом деле и двух недель не прошло, когда в просторный терем пришел настоятель Борисоглебского монастыря Ферапонт, и Иван Дмитриевич подивился стройному, широкоплечему игумену да и позавидовал в этом своему сверстнику. Приняв от него благословение, Иван Дмитриевич усадил его на лавку в красном углу и спросил:

- Разумеешь ли ты, святой отец, что Новгород с полуденной стороны начинается от Торжка?

- Истинно, истинно так, - согласился Ферапонт и, слегка прикрыв большие глаза, нестерпимую синеву которых давно научился скрывать, чтобы не смущать собеседника, сдержанно добавил: - А Торжок начинается от своего пригорода - Борисоглебского монастыря. Затем ты и позвал меня, так?

Посадник вспомнил эти слова, как оценил тогда ум и прозорливость отца Ферапонта, то, как легко с ним было говорить и иметь дело, умение Ферапонта угадывать его мысли.

Немного смущенно сказал в ответ:

- Таурмены уже на подступах к Торжку, а нам нужно время, чтобы укрепить город, заложить ворота, что с восхода, со стороны Тверцы, святой отец…

Игумен, едва приметно вздохнув, ответствовал:

- Мнил я дни свои земные окончить в спокойствии и мире. Господь судил иначе. Змии окаяннии, кровоядцы, аки воду, льют кровь христианскую. Ведай, Иванко, пока будет жив хоть один инок нашего монастыря, подступ к воротам с полуденной стороны Торжка будет закрыт для поганых. Пусть в облаченье смиренном, но с мечом в руке примут судьбу свою братия мои.

Глаза Ферапонта при этих словах широко раскрылись, и в них сверкнул такой гнев, что Иван Дмитриевич невольно вздрогнул. Не без труда потушив блеск своих глаз, Ферапонт проговорил, оборотясь к иконе Спаса в красном углу:

- Скорый в заступлении и крепкий в помощи, предстань благодатию силы твоя ныне и, благословив, укрепи.

На прощание настоятель признался, что не умер навеки в нем новгородский воин Федот, как он считал, пришлось ему воскреснуть.