Игнач Крест

- А вот как, - насупив тонкие брови, словно недовольная чем-то, отвечала боярышня. - Поганые если и ждут для Торжка помощи, то лишь со стороны захода солнца - со стороны Новгорода, а не отсюда, где лес ближе всего подходит к детинцу по берегу и тянется вдоль Тверцы до ее притока Здоровца. У нас есть еще запас греческого огня, хоть и не велик, а есть. Подойдем тайно, подпалим в одночасье тын и откроем полонянам путь к спасению. Ты, Евлампий, и ты, Прохор, с высоких деревьев будете стрелять в поганых, которые погонятся за беженцами. А мы с дядей Иоганном и остальными встретим их на земле и хоть немного задержим.

- Алекса, - мягко возразил Иоганн, - враги сразу дорогу пленным преградить постараются, и те в прожог даже пройти не смогут.

- Ты прав, - согласилась Александра. - Надо отвлечь их внимание. Но как?

- Путь один, - решительно сказал рыцарь, - как раз когда тын подпалим, из Торжка вылазка должна быть, и прямо с другой, полуденной стороны.

- Как же об этом весть подать? - задумчиво спросила Александра Степановна, как бы обращаясь за помощью ко всем.

Первым откликнулся Митрофан.

- Я и подам, - уверенно бросил он. - Я Торжок и все окрестности хорошо знаю. Сколько раз посылал меня сюда на торг Степан Твердиславич. Недалеко от Тайничной башни подземный ход есть. Лаз в него у реки за камнями. Авось проберусь в детинец. Напиши, боярышня, посаднику новоторжскому, чтобы сделали вылазку…

- А ну как попадешься и грамоту отберут? - вмешался Евлампий.

- А если тебя новоторжцы за лазутчика поганых примут? - добавил Афанасий.

- Тогда напиши свой знак и вложи в мой оберег, - не глядя ни на кого и обращаясь по-прежнему только к Александре, сказал Митрофан. Его красивое, даже слегка женственное лицо обрело твердость, на скулах заходили желваки. Он снял круглую медную ладанку-оберег, на одной стороне которой виднелось изображение святой и надпись: «Се заступница людей».

Александра взяла медный оберег, потом нерешительно молвила:

- А ну как не поверит Иван Дмитриевич, что это я писала?

- Он тебя с малолетства знает, - с каким-то особенным выражением сказал Митрофан, - небось поверит.

Александра Степановна посмотрела на оберег, повертела его в руках. Слегка замешкавшись, она достала писало, тонкий и длинный кусок бересты и процарапала на ней надпись, вложила в оберег и вернула его Митрофану. Принимая обратно ладанку, Митрофан невольно коснулся руки боярышни. Кровь отлила от его лица, и он стоял некоторое время, боясь поднять глаза, чтобы не выдать себя - этот баловень новгородок не задумываясь отдал бы жизнь за Александру Степановну. Повесив оберег на шею, он отошел к саням, но скоро вернулся, уже на лыжах и в белом балахоне, без оружия, с одним только ножом у пояса. Он отвесил всем земной поклон.

- Не поминайте лихом, - сказал он и хотел было направиться в путь, но Александра тихо окликнула его, подошла, перекрестила и поцеловала в склоненную голову.

Митрофан, не сказав больше ни слова, повернулся и тут же исчез в вихре поднятой им же самим снежной пыли.

Наступившее молчание прервал Евлампий:

- У нас с Прохором два сорока стрел в колчанах, боярышня. Святой Софией клянемся, не дадим себя сбить с деревьев, пока всех стрел не выпустим и каждая не найдет свою цель.

Прохор только согласно кивнул. В юной душе Александры Степановны впервые шевельнулось материнское чувство жалости и сострадания к этим простым и таким бесстрашным людям. На глаза навернулись слезы. Чуткой своей душой поняв ее волнение, Афанасий сказал нараспев:

- Славен будет град Торжок во всех градах русских, и взыдут руки его на плеща* ворогов его.

- Зегзица* кукует, горе ворогам вещует. Дай-то Бог, - вздохнул Трефилыч.

____________________

* П л е щ а - плечи.

* З е г з и ц а - кукушка.

Александра встряхнула головой, сказала почти спокойно:

- Бог, может, смилуется, кто из нас, может, и выживет и расскажет все Господину Новгороду… Надевайте белые балахоны, цепляйте лыжи, коней здесь оставим под охраной Трефилыча. Пусть он врагов чучелами пугает. А теперь простимся, братья.

После этого она направилась к своим ратникам, перекрестила и поцеловала каждого. Когда она подошла к Иоганну, тот не без лукавства тихо спросил, посмотрев вслед Митрофану:

- По-моему, Алекса, «всех покоряет Амур, а сам никому не покорен», как у нас в песне поется. Правильно?

- Кто знает, дядя Иоганн, кто знает, - грустно улыбнулась Александра и тяжело вздохнула.

Рыцарь почувствовал, что задел какую-то струну, которая больно отозвалась в душе боярышни, и, вместо того чтобы развеселить, он только огорчил ее. Тогда Иоганн быстро заговорил о другом:

- Ты знаешь, воевода, я ведь на лыжах не умею ходить. Без коня и своих доспехов я не рыцарь. Ты уж мне во всеоружии врага встретить позволь.

- Что ж, - согласилась Александра, - поскачешь за нами.