Игла смерти

Капитан Коновалов, прибывший из Москвы с группой оперативного отряда, был в ней старшим, он успел повоевать на Кавказе в составе одной из стрелковых дивизий НКВД. Капитан был понятлив, молчалив и сосредоточен, когда Александр объяснял задачу и способы ее выполнения. Сейчас он передвигался в двадцати шагах от него и следил за каждым движением майора.

Васильков привычно обозревал вокруг себя все видимое пространство, а также не забывал глядеть под ноги, чтоб, не дай бог, не наступить на сухую ветку. Среди бойцов оперативного отряда в основном были молодые люди.

– Фронтовики помимо тебя есть? – сразу после знакомства поинтересовался Васильков.

– А как же! Ибрагимов и Грушко, – ответил капитан.

– Отлично. Одного поставь замыкающим, и пусть присматривает за тылами. Другого – в центр.

Майор был памятлив и потому соблюдал предельную осторожность. Однажды группа его разведчиков пробиралась по таким же дебрям и напоролась на засаду. Тогда отделение хорошо обученной немецкой разведки ударило не в лоб и не сбоку. Затаившись и выждав, немцы хладнокровно расстреляли в спину почти всех. Да, немецкая разведка состояла из профессионалов и воевала не хуже нашей. После войны об этом не принято было вспоминать – мы же победили, так зачем нам неудобная правда? Многие подразделения вермахта воевали очень хорошо. Не специально обученные диверсанты из полка «Бранденбург», а простые бойцы немецкой дивизионной разведки до мая 45-го показывали, что тоже не лыком шиты.

– Слушай, Александр Иванович, мой Грушко – это ж просто героический парень! Смельчак, сорвиголова! Его вперед надо ставить, – настаивал капитан.

Майор осадил его:

– Мне впереди нужны не герои, а внимание, чуткие уши и зоркие глаза. К тому же я сам из разведки и вот что тебе скажу: сорвиголовы у нас жили максимум две недели. Либо погибали, либо гнали мы их из разведки…

И все же случались редкие исключения, упоминать о которых в разговоре с капитаном Коноваловым Васильков не стал. Одним из таких исключений был сержант Ерофей Аникин.

Внешне Ерофей мало чем отличался от других бойцов разведроты. Зимой народ носил маскхалаты и был на одно лицо. В осеннюю или весеннюю распутицу история повторялась, потому что бойцы щеголяли в серо-зеленых ватниках. Только летом Ерофей преображался, надевая любимый черный бушлат поверх столь же любимой тельняшки. И только летом он становился узнаваем издалека. Сложно было сказать, чем он больше гордился – тем, что попал в разведку, или тем, что до тяжелого ранения служил во флоте. В роте все звали его Боцманом – в разведке, почитай, каждый имел прозвище. Не для конспирации, конечно, а скорее по привычке.

Случилось как-то разведчикам обложить дзот. Перед дивизией стояла задача захватить несколько высоток и выйти на обозначенный рубеж, а разведке выдали приказ взять между делом «языка». И вот лежат разведчики в неглубокой ложбинке, ждут, когда закончится артподготовка, чтоб подобраться к дзоту. Вдруг слышат, кто-то сопит, тяжело дышит. Насторожились. Вдруг из кустов шепот:

– Мужики, помогите! Одному не справиться…

Оказывается, Ерофей сползал метров за триста к другому немецкому блиндажу, двинул часового автоматом по голове и притащил его волоком по снегу.

От Василькова ему тогда здорово влетело. Остальные бойцы-разведчики посмеялись, но тоже спросили:

– Чего дурью маешься, Ерофей?

Тот с кислой миной пояснил:

– Скучно толпой в разведку ходить. Тоска зеленая! Лежишь-лежишь, аж зевнуть охота…

Таков был характер у Ерофея Аникина – загадочный и непредсказуемый. Мало кто из разведчиков его понимал, потому и держался он обособленно, не заводил ни с кем настоящей дружбы. К тому же предпочитал молчать и пребывать в одиночестве. Большой беды в том не было – болтунов и излишне шумных людей в разведке не жаловали. Однако главный недостаток Ерофея со временем давал о себе знать все сильнее и сильнее. Следуя сумасбродной идее или сиюминутному влечению, он совершенно забывал об опасности и не видел возможных последствий своих выходок для сослуживцев.

В Польше он получил второе тяжелое ранение – осколком так рассекло ногу, что переломило кость. Васильков выбил грузовую машину и сам повез его в госпиталь.

Ерофей лежал в кузове, накрытый плащ-палаткой, смотрел в небо и молчал. Васильков сидел рядом, привалившись спиной к передку и наслаждаясь теплым солнцем, тишиной вокруг, запахами влажного весеннего леса.

Вдруг Ерофей посмотрел на Василькова и кисло улыбнулся.

– Полегче теперь нашим ребятам будет. Тяготил я их.

– Что за глупости? – возразил ротный. – С чего ты взял?

Вздохнув, он снова устремил взгляд в высокое синее небо.

– Неуклюжий я какой-то. Меня и мамаша прозвала непутевым. Всю жизнь я такой нескладный: за что ни возьмусь – все не так выходит. А ребята у нас в роте хорошие. Я ведь по-честному хотел, чтобы все было как лучше. И ни черта не получается…