Йерве из Асседо

– В итоге у меня обнаружили стрептококк, и мне прописали антибиотики, но врач, который меня принял, сказал Фридману, что следует срочно показать меня психиатру, потому что с моим эмоциональным фоном и с головой не все в порядке. Но Фридман вроде решил не спешить с психиатрами и предпочел срочно показать меня вам.

– Почему врач решил, что тебе нужен психиатр?

– Да потому что я разрыдалась у него на приеме, и тогда он выгнал Фридмана из кабинета и решил остаться со мной наедине. Он, наверное, сделал вывод, что меня тут в Деревне мучают и надо мной издеваются, что вовсе не правда. Но он, вероятно, рассказал Фридману, что я у него ревела, потому что в вашем Израиле принято всем все моментально докладывать, и за это, наверное, премии выдают тому, кто быстрее всех настучит. Я целый час просидела с этим доктором, и он задавал мне идиотские вопросы, которые никак со стрептококком не связаны.

– Ты говорила, что у тебя пропал голос. Как же ты разговаривала с врачом?

– Голос вернулся, – вспомнила я.

– Когда именно?

– Какое это имеет значение?

Психолог Маша сделала такое лицо, которое я назвала про себя “Старательно делаю вид, что не задаю вопрос, но сгораю от любопытства, и у меня не получается это скрыть”.

Я прокашлялась. Я все еще хрипела.

– Врач задавал мне странные вопросы, типа, боюсь ли я темноты, пауков, змей, толпы и высоты, кажется ли мне, что за мной гонятся инопланетяне или разведка, что меня подслушивают, что я мессия, сплю ли я, ем ли, потеряла ли я в весе или резко поправилась, и все такое. На все это можно было отрицательно качать головой, ничего не говоря. А потом он спросил, слышу ли я голоса и вижу ли я предметы или людей, которых другие люди не слышат и не видят.

– А ты? – Психолог Маша подалась вперед всем корпусом.

– А я кивнула положительно.

– Ага, – воодушевилась психолог Маша и сделала лицо “Наконец я нарыла клад!”. – Значит, ты сообщила врачу, что слышишь голоса и видишь несуществующие предметы.

– Ну да.

– И это правда? – спросила психолог Маша с лицом “А вдруг клад – подделка?”.

– Конечно правда. Мне надо было врать этому доктору? А вы не слышите голоса и не видите несуществующих людей, когда читаете книги или когда воображаете что-нибудь?

Психолог Маша опять почесала нос.

– Я тебя внимательно слушаю, – на всякий случай дала она мне знать, как будто не представляла сейчас собой одно большое и любопытное ухо.

– Ну так потом врач спросил меня, вижу ли я что-нибудь или кого-нибудь прямо сейчас в том его кабинете, кроме него и моего отражения в окне за его спиной. Наверное, вы правы и я должна была ему соврать. Но я так долго молчала, что мне это надоело. Мне вообще, честно говоря, все надоело, и я решила проверить, вернулся ли мой голос, и я произнесла это вслух. Так он неожиданно вернулся именно в тот момент.

– Несуществующий предмет?

– Голос!

– Что же ты произнесла вслух? – Психолог Маша чуть ли не подскакивала в кресле от нетерпения.

Вероятно, я была уникальным случаем в ее короткой практике и она уже воображала себе, как доложит обо мне ее мадриху и наставнику, главному психологу всех психологов, которого знали все и о котором Тенгиз сказал, что он хороший мужик; и получит большую и жирную психологическую премию. Может быть, благодаря мне ее сразу возведут в ранг “настоящего психолога” из ранга “интерн”. Эта мысль мне приглянулась, потому что говорила о том, что я способна на хорошие поступки, а не только на гнусности и непростительные ошибки.

– Фриденсрайх фон Таузендвассер, – сказала я.

Зачем я это сказала, я и сама не знаю. То есть знаю. Тогда, с врачом, когда я впервые в жизни произнесла вслух это имя, мне так понравилось, что я не удержалась от соблазна и в этот раз.

– Что? – Тонкие брови психолога Маши приподнялись.

– Фриденсрайх фон Таузендвассер, – повторила я, и дурацкая улыбка растянула мой рот до ушей, хоть я и очень старалась казаться серьезной душевнобольной, чтобы психологу Маше было со мной интересно и полезно. Она ведь так старалась.

– Фриденсрайх фон Таузендвассер, – старательно повторила психолог Маша, но в ее интонации не было ни вопроса, ни тревоги, ни недоумения вроде тех, что появились у врача в больнице, и даже больше не было любопытства.

В ней было просто желание познакомиться. С ним. То есть со мной.

Услышать, как это имя произносит вслух другой человек, оказалось событием еще более значительным, чем произнести его самой.

Странно, но в тот момент такое появилось у меня отчетливое ощущение, будто кто-то одним рывком открыл наглухо запертую глубоко внутри меня дверь чулана и порыв свежего морского ветра ворвался в чулан, сметая пыль, затхлость и запах нафталина. И все будто встало на свои места. Я прямо задохнулась от неожиданности.

– С тобой сейчас что-то произошло, Зоя, – подметила психолог Маша. – У тебя преобразилось лицо. Можешь рассказать мне, что ты сейчас чувствуешь?

– Свободу, – ответила я не задумываясь.

– Свободу. – Психолог Маша тоже улыбнулась. – Freedom.