Йерве из Асседо

– Тут имеет место моральная дилемма, – подхватил Натан Давидович интонацию Фридмана. – Я бы использовал ее для нашего же личностного роста, обсудив ее вместе с группой.

Тонких губ начальника коснулась едва заметная улыбка.

– Вы далеко пойдете, господин Вакшток, если, используя ваши риторические способности, откажетесь от демагогии. Никакой моральной дилеммы тут нет, поскольку господин Шульц, да и вы, милостивые дамы и господа, нарушили школьные правила, соблюдать которые давали слово, подписывая контракт с программой “НОА”.

– Мы ничего плохого не сделали! – вскинулась перепуганная Алена. – Мы всего лишь хотели защитить Юру! Откуда нам было знать, что Арт не придет его убивать?

– Ваши мотивы мною не рассматриваются, как и мотивы господина Литмановича. Существуют факты. Я вижу перед собой нож, который мой подопечный носил с собой на территории учебного заведения. Господин Литманович мудро поступил, избежав схватки. Меня удивляет, дамы и господа, что вы не отдаете себе отчета в том, что означает готовность пустить в ход режуще-колющий предмет.

Такая черствость была за гранью моего разумения. Меня распирало от мыслей и слов, а я не могла ничего сказать. Я чувствовала себя рыбой, выброшенной на сушу.

– Носить с собой оружие запрещено школьными правилами. И вам это прекрасно известно, раз вы сами пытались отобрать его у господина Шульца.

– Оружие! – передразнил начальника Натан, у которого иссякли прямые аргументы, и он решил перейти к косвенным. – Да им невозможно даже поцарапаться!

– Именно по этой причине я не вызываю полицию, – невозмутимо промолвил Фридман, – а всего лишь назначаю вам наказание за несоблюдение правил программы и учебного заведения, а господина Шульца отправляю домой первым же рейсом.

– Не надо, – пробормотал Юра. – Пожалуйста. Я не хочу домой. Я обещаю больше так не делать.

– Вы уже обещали, – отрезал начальник. – Вы подписали договор и немедленно его нарушили. Вам невозможно доверять.

Тут мне стало совсем плохо. Наверное, я страшно побледнела. А может быть, покраснела. Я не знаю, но факт, что начальник впервые обратил на меня внимание.

– А вы почему все время молчите, госпожа Прокофьева?

Я даже не успела удивиться, что Фридман знает мою фамилию.

– У нее ангина, – вместо меня ответила благородная Алена. – Или бронхит. Это пока неизвестно. Но голос она потеряла. И вообще, у нее высокая температура. Комильфо еле жива. Уже два дня подряд болеет. Ничего не ест и только пьет воду и акамоль. Она точно ни в чем не виновата. Она жертва обстоятельств.

Я собралась возразить, но только прохрипела нечто нечленораздельное, а от натуги побледнела еще больше. Или покраснела. Как бы там ни было, по невозмутимому лицу Фридмана пробежала непонятная тень.

Он встал из-за стола и подошел ко мне:

– Откройте рот, госпожа Прокофьева, будьте так любезны.

Я не поняла, чего он от меня хочет.

– Рот откройте, как если бы вы были у врача, – объяснил Фридман, – и скажите: “А”.

Я широко открыла рот и сказала беззвучное “А”.

Фридман вернулся на свое место и скрестил руки на груди:

– Вас направили к врачу?

Я покачала головой.

– А к школьной медсестре?

Почуяв неладное, я решила больше не шевелиться.

– Я спрашиваю, была ли госпожа Прокофьева у медсестры? – обратился Фридман к остальным присутствующим.

Все молчали.

– Понятно. – Нижнее левое веко Фридмана предательски дернулось, чем выдало его с потрохами. – У меня к вам вот еще какой вопрос, милостивые господа. Раз уж мы с вами беседуем, скажите мне, пожалуйста: довольны ли вы вашими вожатыми?

– Довольны, – быстро проговорила Алена. – Очень довольны.

– Да, – сказал Натан. – Вполне.

– Нет, то есть да, – рассеянно пробормотал Юра, чьи мысли явно были заняты делами намного важнее вожатых.

– В таком случае почему вы не обращаетесь к ним за помощью? – спросил Фридман, и бесцветный его тон неожиданно обрел окраску. – Почему Артем обращается ко мне, а не к Тенгизу? Почему Зоя не потребовала у Фриды очереди к врачу или хотя бы к медсестре? И если она не может говорить, почему вы не сделали этого вместо нее? Если ваши вожатые каким-то образом…

Тут Фридман осекся, видимо решив, что наговорил лишнего.

– Двери моего кабинета всегда для вас открыты, вот что я имею в виду. Фрида и Тенгиз прекрасные воспитатели, лучшие из лучших, но они всего лишь люди, а людям свойственно ошибаться.

Я успела подумать о том, что мне не суждено понять израильский подход, когда во имя ответственности, откровенности и доверия от людей требовалось переступать границы порядочности и докладывать вышестоящим о промахах подчиненных или подопечных, но, видимо, эта моральная дилемма будет меня преследовать всю оставшуюся жизнь, и сейчас мне ее не решить…