Йерве из Асседо

Почему я никогда не умела делиться своими историями? Почему не умела выражаться устно, а только письменно? Что это за проклятие такое, запечатавшее мои уста, сделавшее мои переживания недоступными для нормального человеческого диалога?

Во мне словно обретались два разных человека – один внутри, а другой снаружи. И они были настолько непохожими, что, внезапно это осознав, я ужаснулась.

Тому, кто жил внутри, несмотря на то, что ему никогда не бывало скучно, было очень одиноко. Ведь ни одно живое существо с ним не общалось; никто его не знал.

А тот, кто жил снаружи, можно сказать, вовсе даже и не жил. И пусть факты и говорили о том, что одиноким он не был, он страдал от неизбывной тоски, как будто прозрачная непроницаемая стена отделяла его от живых людей, которые находились так близко и так далеко одновременно. Протяни руку – ударишься о твердь и никого не встретишь.

Впервые за всю свою сознательную жизнь я об этом задумалась. Именно такими словами.

И мозг мой запылал.

А может быть, у меня просто поднялась температура.

Я выпила многоводы из пластмассовой бутылки, которую Фридочка заботливо оставила на моем столе, и пошла спать.

Дюк опять не стоял на своем положенном месте, над Потемкинской лестницей было пусто, и я лихорадочно искала его по всей Одессе, а свихнувшиеся памятники спрыгивали с пьедесталов и плясали падеспань, громыхая гранитом и бронзой по всей Рехавии. Граф Воронцов вертел цепями над головой, как художественная гимнастка лентой. Пушкин вместе с Лаокооном стучались в двери археологического музея, а безликие скифские бабы бились головами о Стену Плача. Девочка Зита пыталась скрыться от пулеметчика, стрелявшего ей в спину и попавшего в Тенгиза.

Я проснулась в холодном поту, за окнами было темно, суббота на исходе, каникулы Суккот закончились.

Надо мной нависли Алена и Натан Давидович.

– Привет, Комильфо, – сказал Натан. – Ты что, заболела?

– Явно да, – ответила Алена вместо меня. – Она слишком долго тут проторчала. Аннабелла ее, сто пудов, загрузила своими истериками. В следующий раз ты поедешь со мной к моим и я не буду слушать твои гнилые отмазки. Хочешь чай?

– Она не пьет чай, – сказал Натан Давидович. – Вы же тыщу лет знакомы.

– Да, точно, – сказала Алена. – Вечно забываю. Как можно не пить чай? Это нелогично.

– Не во всем следует искать логику, – возразил Натан. – Некоторые факты логике не поддаются, они просто есть. Принести тебе печеньки, Комильфо?

– Нет, – сказала я беззвучно.

– Бли-и-ин… – протянула Алена.

– Она потеряла голос, – справедливо заметил Натан. – Может, приготовить ей горячее какао?

Я покачала головой.

– Займусь, – сказала Алена и вышла.

– Ты все равно со мной не разговариваешь, так что, есть у тебя голос или нет, сути дела не меняет.

Даже если бы я и хотела возразить, в данный момент у меня не было никакой возможности так поступить.

Натан развалился на Алениной кровати и принялся вертеть в руках кубик Рубика.

– Интересно, почему это ты со мной не разговариваешь? Из-за тех окурков ведь? Из-за Тенгиза? Очевидно же, что тебе было стыдно перед ним за опоздание и ты не хотела его разочаровывать. Слушай, а ты, случайно, не влюбилась в нашего мадриха?

Я подскочила на кровати и метнула в Натана бутылку с водой, а потом подушку, будильник, учебник по ивриту и стенд для ручек. Не все предметы достигли цели, но некоторые все же – да.

– Что за кипиш! – Натан Давидович прикрыл голову руками. – Мало ли что бывает на свете? Я бы сам в него, наверное, влюбился, будь я девочкой. Что в этом такого? Мне очень нравится Миленочка, между прочим. Она такая лапочка, когда злится, краснеет так клево и не знает, что сказать.

Я отвернулась к стене и нацепила наушники на голову. Нажала на кнопку, но батарейки сели, и плеер закряхтел, вхолостую жуя кассетную ленту.

Вошла Алена с чашкой какао, накрытой бутербродом с шоколадным маслом, и попыталась всучить мне все это художество, но я сделала вид, что меня здесь нет. Алена тяжело вздохнула.

– Кризисная ситуация, – объяснил Натан. – Но ничего страшного! Дадим Комильфо время подумать о вечном, но не покинем ее и будем своим молчаливым присутствием напоминать ей о том, что хоть она и свинья, мы по ней соскучились.

– Свиней не выбирают, – поддержала его Алена.

Уселась на стул и принялась поедать мой бутерброд и пить мое какао.

Потом пришла Аннабелла, бросила “здрасьте”, спросила, не вернулся ли Арт. Ей ответили, что понятия не имеют. В позе одетой махи она залегла на свою кровать и принялась листать журнал, ворча, что я сломаю ее плеер.

Молчаливого присутствия не получилось, потому что Натан Давидович от природы не умел молчать. Так что мне пришлось выслушивать про елки, шалаши и эмигрантов.

А что еще мне оставалось делать?

Глава 20 Мочалок командир